сказал Влад. Если я хотела снять с себя бремя, по-прежнему идущее вместе со мной, я должна была простить и проступки своего отца.
— Мы оба виноваты, — сказала я, мой голос охрип от боли воспоминаний. — Но если бы мама была здесь, она сказала бы нам то, что уже говорила. Она говорила, что нет ничего важнее, чем слитность семьи, и я хочу послушаться ее теперь, хоть и не сделала этого в свое время.
Он схватил меня, притягивая к себе, несмотря на ток, заставляющий его содрогнуться. Его трость упала на пол, когда он обнял меня, прижимая мою голову к своему плечу, также как он делал тогда, когда я была еще маленькой девочкой. Я обняла его в ответ, держа в стороне свою правую руку, поскольку я не легла спать в своих перчатках. Я так давно не обнимала своего отца, его аромат из смеси Олд Спайса и лосьона после бриться все также остался прежним, из-за чего казалось, что годы отчуждения растворились в одном лишь месяце.
Затем я мягко оттолкнула его и указала на его поврежденную ногу.
— Когда твой конвой взорвался от бомбы, и ты был ранен в колено, ты все равно пополз к оставшимся в живых и прикрыл их огнем, — на моем лице промелькнула улыбка. — Я собираюсь тоже сделать и с Владом, взглянув на вампиров, которые схватили Марти, но это не потому, что я думаю, будто он был мне лучшим отцом, чем ты. Это потому, что я дочь человека, который отказался покинуть людей, за которых он чувствовал себя ответственным, даже будучи один против огневого превосходства, с кровоточащей раной и в состоянии лишь ползать.
— Бооже, ты упряма, как и твоя мать, — сказал он голосом, треснувшим от волнения. Я засмеялась, хоть мой взор и размылся от слез. Вина сделала воспоминания о матери болезненными, но теперь я чувствовала, что вспоминаю разные характерные черты ее личности.
— Она была ведь упряма, не так ли?
Мой отец открыл рот, собираясь ответить, но тут в комнату вошел Влад. Казалось, он не удивился, увидев тут моего отца. Думаю, он слышал наш разговор, пока шел сюда.
Отец поднял свою трость и выпрямился во все свои шесть футов в высоту. Затем он посмотрел на Влада с такой интенсивностью, что большинство людей заставило бы извиваться.
— Мне все равно, кто или что ты есть. Ты не в состоянии защитить ее, используя ее в качестве прибора наведения на врагов, и я найду способ убить тебя.
Жестокость Хью Далтона была эквивалентна угрозе домашней кошки бенгальскому тигру. К его чести, Влад не рассмеялся и не выдавил одну из своих очаровательно смертоносных улыбок.
— О, я всегда защищаю то, что мое, — ответил он, и его тон заставил меня подумать, что он говорил и со мной тоже.