– Что? – рявкнул Мокрушин. – Какого черта ты тут истерику устроил? Говори, что случилось, ну?!
Жданков поднял на него вспухшие красные глаза – морда у него, конечно, была соответствующая, аналогичная, – мгновение таращился на Мокрушина – и как вдруг заорет! Писклявым тонким голосом заорал – и ну коленки сжимать и руками прикрывать то, что там у него дохленько так болталось!
Мокрушин вспомнил, что он уже видел Жданкова точно в таком виде – там, в умывалке, где к нему полезли братки, жаждавшие, типа, его задницы, но отлично помнившие уговор с Мокрушиным: напугать мужика до чертиков, но не трогать! Ага, ну, понятно… выходит, те самые зоновские «глюки» до него и доехали. Такое бывает: кто не сидел, тот не поймет, какие иногда кошмары приходят из тюремного прошлого и как сносит от них у человека крышу. Вот и у Жданкова снесло.
Мокрушин, долго не думая, переключил воду в кране на ледяную и, схватив бившегося в его руках, оравшего Жданкова за загривок, сунул его под струю. Ну, тот побился малость, потом притих.
– Хватит или еще? – спросил Мокрушин, вынимая его из-под крана и накидывая ему на голову первое попавшееся полотенце.
И что вы думаете?! Этот козел начал натягивать полотенце на свои, пардон, нагие чресла и истошно орать:
– Оставьте меня! Что вам надо, не трогайте!
Мокрушин схватил другое полотенце (первое у этого стыдливого истерика было бы невозможно отнять!) – накинул его Жданкову на шею, одной рукой схватил за оба конца, а другой принялся методично нахлестывать его по щекам – с оттяжкой. Раз пять хлестанул, заглянул в глаза – нет, никакого эффекта. Повторил.
И тут Жданков завыл… да так жутко… Сквозь вой прорывались слова… Что-то он говорил, нес какую-то ахинею, но Мокрушин никак не мог понять – что с ним такое, почему язык у него заплетается… а потом Жданков затих и произнес вполне отчетливо:
– Я хочу умереть.
Мокрушин не успел ответить – раздался звонок в дверь.
Блин… наверное, соседи пришли ругаться: они ж тут чертово болото развели, небось затопили кого-то! Надо подтереть. А не открыть – нельзя: еще вызовут аварийку, начнут двери ломать…
– Вставай! – пнул он ногой Жданкова и швырнул ему белый махровый халат (напарник, судя по всему, в прошлой, дотюремной жизни был сибаритом и теперь охотно вспоминал прежние привычки). – Вставай и выйди, скажи, что ты мылся, не заметил, как вода пролилась… Иди, козел!
– Козел?! – со странным выражением проблеял Жданков, но ослушаться не посмел и, по-бабьи утираясь рукой, побрел к двери.
– Кто там? – простонал он.
Ответа Мокрушин не расслышал, но Жданков возопил тоненьким голосом: