– Можно, – мягко и задумчиво пробормотал Деменко. – Даже есть под настроение…
И без паузы заиграл. Три стандартных дворовых аккорда неожиданно сменились септимой, затем повторились, но четвертым аккордом на репризе стал еще более вычурный. Странная мелодия, собравшая в себя капельку востока, туманный жесткий ритм питерских дворов и что-то совсем незнакомое.
И Вадим негромко запел:
Доктор Ватсон вернулся с афганской войны,
У него два раненья пониже спины,
Гиппократова клятва, ланцет и пинцет,
Он певец просвещенной страны.
Нынче вечером в опере Патти поет,
Доктор Ватсон у стойки имбирную пьет,
Доктор Ватсон вернулся с афганской войны,
У него ни детей, ни жены.
Вот уж и вправду пир во время чумы. Только и остается песни петь. Я встал из-за стола и выглянул во двор. Ветер катил призрачные желто-зеленые волны. Асфальт угадывался еле-еле. Хлорное облако, похоже, достигло пика концентрации. Надеюсь, пронесет. Знать бы еще, как там Машка. Посмотрел на телефон – вместо палочек сигнала чернели буквы «нет сети».
Холмс уехал, и некому выйти на бой
Против древнего мрака с козлиной губой.
Доктор Ватсон вернулся с афганской войны –
Он эксперт по делам сатаны.
Тут портовые девки хохочут во мрак,
Пострашнее любых баскервильских собак,
Тут рассадник порока, обитель греха,
Человечья гнилая труха.
Неожиданно гитарный бой поменялся. В аккордах возникли атональные нотки. Да и голос Вадима стал злее. С чувством, особо четко печатая слова, Деменко допел последний куплет:
Для того ли в Афгане он кровь проливал
И ребятам глаза закрывал.
Сквозь туман пробивается утренний свет –
Миссис Хадсон вздыхает и чистит ланцет,
Нынче столько работы у этих врачей,
Даже вечером отдыха нет!
Так же резко, как начал, Вадим бросил петь и одним гибким движением встал из-за стола, одновременно протягивая гитару владельцу:
– Держи, зараза, инструмент. Разбередил душу. Давно не играл.
– Давно, – согласился Николай, с удовольствием поглядывая на Вадима. – Хорошая песня. Спасибо. Помнишь, как она мне нравилась?
– Помню, помню, – проворчал Вадим.
– А что за песня? – заинтересовал я. – Ни разу не слышал.
– Слова Марии Галиной, – коротко ответил психиатр.
– А музыка чья?
Вадим не ответил, ухватился за бутылку и разлил спиртное по рюмкам.
– Его музыка, – улыбнулся Коля. – Его. Хорошая песня, хоть и мрачная. Честная.
Мы замолчали, рассматривая искорки коньяка в рюмках. Я искоса поглядывал на Вадима. Тот задумчиво смотрел в окно. Николай водил пальцем по скатерти – то ли убирая крошки, то ли что-то рисуя.
Тишина действовала угнетающе. Возникло дурацкое желание уронить вилку, ложку, да хоть рюмку разбить – лишь бы изорвать беззвучие в клочья. Казалось, даже за стеной, в зале, где собрались беженцы, люди стали тише дышать и прекратили перешептываться. И только я собрался что-то сказать, чтоб прервать мучительно тягучую паузу, как с улицы донесся звук.