– Будешь?
– Нет, – мотнул я головой. – И хотел бы, в больнице тоже задница полная. Но мне еще с женой нужно поговорить. А это лучше на трезвую голову.
– Это да… – согласился мужик и сделал долгий глоток. Запахло хорошим коньяком. – Как знаешь.
От соседки вышла медсестра. Провожающая ее Маша замешкалась в коридоре с кроссовками. В спину им ударили начальные аккорды той же песни ДДТ. Шевчук хрипло запел по второму кругу:
Умирали пацаны страшно,
Умирали пацаны просто,
И не каждый был снаружи прекрасным,
И не все были высокого роста.
Врач обернулся к моей жене:
– Присмотрите за ней. Инфаркт я не подтверждаю, похоже, приступ стенокардии. Все, что нужно, мы дали – думаю, через полчаса полегчает. Говорите, у нее муж умер в тот день?
– Да, – кивнула Маша. – Галина еще в себя не пришла, а тут этот звонок.
– Бедная женщина, – вздохнула медсестра.
– Присмотрите за ней, – повторил врач и, сгорбившись, направился по лестнице вниз, даже не глянув в сторону лифта. И через несколько секунд мы с Машей остались на площадке одни.
Жена по-детски обхватила себя за плечи и, наклонив голову, беспомощно сказала:
– Представляешь, Ив, там почти все в части умерли. Не один Боря. Как у нас… Получается, и вправду так везде? Что происходит?
– Не знаю, Маруська, – растерянно ответил я. От ее неожиданной слабости стало неловко – надо было защитить, утешить. Но что-то мешало.
– Обними меня, Ив, пожалуйста, – вдруг попросила Маша.
Я не мог отказаться. Да и если честно, не хотел. Мы стояли на грязной полутемной площадке, но на сердце вдруг стало очень светло – словно вернулось нечто давно забытое, чему даже названия не осталось.
А из полуоткрытой двери доносилось почти что пророческое:
Чем ближе к смерти, тем чище люди.
Чем дальше в тыл, тем жирней генералы…
Здесь я видел, что, может быть, будет
С Москвой, Украиной, Уралом…
Никто и никогда, ни в одной книге не упоминал, что совсем не важен калибр пистолета – дуло все равно будет размером с солнце. Если оно направлено прямо на тебя. Черное-черное солнце.
– Уверена? – с внезапно пересохшим горлом спросил я у Маши.
– Как никогда ранее, – пропела Маша, прищурив один глаз и выцеливая мне то ли легкое, то ли сразу сердце. Она стояла против света. И если силуэт жены скрадывался мягким закатом, то чернота дула, казалось, игнорировала все законы физики, выделяясь четко и ясно, как смертный приговор. Которым, по сути, и являлась.
– А говорят, что в человека трудно не то что выстрелить, но даже целиться…
– Врут, дорогой, – спокойно ответила жена, твердо удерживая в правой руке маленький дамский револьвер. – Тем более, этих «человеков» столько через меня прошло, что я, пожалуй, уже путаюсь – объект еще не или уже да. Профессиональная деформация, Ив, как она есть.