Ладно, пытался утешить я себя, этот порог еще не Рубикон, я могу перешагнуть его, ничем себя не компрометируя. И даже если столкнусь в подъезде с Илоной, всегда могу сказать, что дверь оказалась не запертой или же какой-то другой жилец открыл мне ее. Вот дверь в квартиру — это совсем другое дело…
Несколько минут спустя я уже стоял перед дверью в ее квартиру.
Никто не ответил на мой стук, никакой полоски света внизу не показалось. Вчера я заметил, что она запирает ее только на два из трех замков и каким именно образом поворачивает в них ключи. (Ничего не могу с собой поделать, запоминаю такие штуки просто автоматически! Что ж, каждому свое. Вот взять, к примеру, Рэя Киршмана, запомнил же он серебряную пряжку на поясе этого Тиглата Расмолиана.) Я взял одну из отмычек и поднес к замку. Работал я споро — а к чему попусту время тратить, — но спешить было некуда. Отпер один замок, отпер второй и оказался внутри.
Перчаток я не взял, а если бы и взял, надевать бы не стал. Насчет отпечатков волноваться нечего, не тот это случай, а вот если бы она застала меня в перчатках, то был бы совсем другой разговор. Это разрушило бы наши и без того хрупкие отношения. Если сей визит благополучно сойдет мне с рук, то никаких доказательств того, что я здесь побывал, не останется и до суда дело вряд ли дойдет; если же она застукает меня, не помогут все перчатки мира вместе взятые.
Я плотно притворил за собой дверь и стоял неподвижно в темной, как колодец, комнате, не осмеливаясь даже дышать, потом прислушался — не слышно ли чьего-то еще дыхания. После этого сделал глубокий вдох и потянулся к выключателю — где он находился, я тоже прекрасно запомнил. И включил свет. Под потолком вспыхнула голая лампочка, на мгновение она ослепила меня. Затем я осмотрелся.
И почувствовал себя археологом, вторгшимся в пустую гробницу.
Мебель была на месте. У дальней стены примостилась узкая постель с шаткой тумбочкой в изголовье и приземистым туалетным столиком из лавки старьевщика. Я насчитал все те же два стула — непарных, из фанеры, один возле письменного столика, другой в изножии кровати, и единственное кресло со сломанными пружинами, довольно неряшливо перетянутое заново бархатом цвета «зеленый металлик». И коврик тоже был на месте, такой же безобразный, как и прежде.
Но, не считая этого, говоря словами Шелли об Озимандии, кругом не было ничего. Исчезли пластиковые коробки из-под молока вместе с книгами, которые в них лежали. Исчез обитый медью сундучок вместе со святынями в рамочках, стоявшими на нем, свечами, кристаллом, иконами, зверушками и прочим. Исчезла семейная фотография Илоны с родителями, а также снимок Влада I с его Лилианой. Исчезла со стены карта Восточной Европы, исчез с гвоздика птичий календарь.