— Гинкго!
— Простите?
— Гинкго билоба, — пояснил он. — Растительный препарат! Получают с деревьев гинкго, вы наверняка видели их в городе, ну, с такими смешными маленькими листочками, похожими на веер. Из них делают пилюли, мой китаец прописал мне, продаются в магазинах лечебного питания. Память у меня была, ну точь-в-точь швейцарский сыр, а теперь как у ястреба!
— Поздравляю.
— Хотите, можете проверить. Что угодно спросите, названия столиц штатов, имена президентов, к вашим услугам.
— Да нет, спасибо, я верю.
— Или, к примеру, улицы Нью-Йорка. Любой из пяти районов. Да что угодно! Давайте устройте мне экзамен! Попробуйте загнать в тупик!
— Сейчас, — сказал я. — Вот вам один, довольно легкий вопрос. Не оставил ли я у вас в машине атташе-кейс?
— Нет! — без колебаний ответил он. — И хотите знать, почему я так запомнил? У меня до сих пор перед глазами картина: вы хромаете через дорогу, а кейс бьет вас по ногам при каждом шаге.
— Просто поразительно, — пробормотал я. Но еще более поразителен тот факт, что я на секунду забыл, что уже знаю, где находится мой кейс. Не далее как вчера Рэй Киршман демонстрировал мне его вместе с непонятной надписью из шести букв, выведенных кровью.
— Гинкго, — сказал он. — Очень рекомендую.
— Наверное, придется купить. Впрочем, меня беспокоит не столько память, сколько странное ощущение, что порой я не в силах достаточно отчетливо мыслить.
— И от этого тоже помогает! Восстанавливает ясность мышления.
— Тогда можно попробовать.
— И звон в ушах…
— Помогает избавиться или наоборот?
— Конечно, избавиться!
— Что ж, век живи, век учись, — заметил я. — Однако в данный момент меня это мало волнует.
— И все же…
— И все же… — согласился я. — А знаете что? Расскажите-ка мне лучше о той даме с обезьянкой.
Он в мельчайших подробностях поведал мне о даме и ее обезьянке. Трудно судить, было ли продиктовано это его замечательной памятью или же волшебным воздействием гинкго билоба. Лично я сам так никогда и не попробовал этого снадобья, и не следует требовать от меня точного воспроизведения этого эпизода из его столь красочной и бурной жизни. Я запомнил лишь, что у женщины были хорошо развитые формы («Канталупы!» — так охарактеризовал ее Макс Фидлер), а обезьянка являла собой весьма жалкое создание с костлявым крохотным личиком, сморщенным, точно печеное яблоко. И что они, похоже, стеснялись сами себя.
— Вот вы сказали, улицы Нью-Йорка, — начал я. — В любом из пяти районов, да?
— Да, а что?
— Как насчет Арбор-корт?
— Арбор-корт… — повторил он. — Есть только один Арбор-корт, на Манхэттене. Вы его имеете в виду?