Шла она и не видела, куда идёт. А шла она прямо к костру, что пылал в степи. Степь была безразлична к её горю, но перед костром сидел и грел руки тот, которому чужая беда была как своё одеяло. Сидел у костра он может с полчаса, а может с прошлогодней весны. Он не знал сам, потому как не интересовался тем о чём любят судачить простые люди. Себя он помнил с тех пор как матери его исполнилось пять лет. У него был брат с которым они не были знакомы, но любили друг друга, как и положено близким родственникам. Брат был старше его. Как-то раз, брат взял нож тяжёлый и вспорол вены на обеих руках. Он долго бегал по степи с венами нараспашку. А когда вся кровь вытекла из брата то стал смотреть в свои пустые вены и смеяться. Заглядывал в глубь их, ухмылялся. Так он и умер вместе со своим смехом. Мать столь горевала по первому сыну, что забеременела вторым. Забеременела от горя. От смерти сына. От предсмертного смеха сына. И он понимал, что брат ему приходиться не только братом, но ещё и отцом.
С тех пор как родился, он бродил по степи. Степь казалась ему ненастоящей, а чьей-то длинной, голосистой песней. И он верил, что пока этот неведомый певец, тянет из своего горла протяжные нити слов и куплетов, ему и его коню будет куда скакать, где ночевать и что видеть во снах. Так он и жил, то долго ехал на коне, то подолгу сидел возле костра. Коня он кормил вздохами, костры разжигал тайными желаниями. К траве которой поросла степь он относился с презрением, и лишь со звёздами висящими у него над головой, был на «Ты». А больше всего он мечтал услышать голос своего брата. Днями ли солнечными, ночами ли лунными, нет, нет, да и прислушивался он к голосу степи — а вдруг сквозь шелест кустов и стрёкот птиц донесётся до него тихий шёпот брата, который расскажет своему брату и сыну, о том что было и будет, о тайнах степи и людей.
Так и в эту ночь он внимательно вслушивался в степь. Вслушивался в степь, а увидел её. Бредущую во тьме. Алчущую глаза свои.
— Куда идёшь? — спросил он.
— Ищу глаза свои, — прозвучал ответ.
— У меня есть глаза, но нет брата. А у тебя есть брат?
— Как могу знать, есть ли у меня брат, если нет у меня глаз? Разве могу я увидеть, без глаз, своего брата?
— Я не могу увидеть своего брата имея глаза.
— Зачем тебе брат твой?
— Я хочу, что бы он мне рассказал про степь, и про людей.
— Разве не можешь ты знать всё про степь, видя её перед собой? Разве не можешь ты знать всё о людях, когда пристально рассматриваешь их?
— Мой брат знает об этом лучше меня.
— Почему?
— Потому что я живой, а он нет.