А по ночам из хат выходили люди — в небо дивилися. А там, в небе тёмном ночном плясали без роздыху огоньки дивные, цветами разноблесными перемаргивались, узоры выводили мудрёные, — то дочери звёзд были, что в чреве жёнки мироедовской от кольца чудесного народилися, да терем в пепел обратили. Трепетали дочери звёзд, огницы удивительные, на людей светили, радостью их сердца озаряли. Парням и девкам, что парами впотьмах скитаются, — светом сказочным в лугах стелили. Гуляк на ногах нестойких — до порога хаты доводили. Пастухам хлопотным — скотину пропавшую, в темени заблудшую, отыскивали.
А ещё сказывали, что в городе золотокупольном, за стенами толстыми-каменными, прознал-де обо всём ставшемся сам генерал, что в губернаторах ходит. Сказывали, мол, стучит сапожищами о пол блестящий во дворце своём, машет кулачищами по ветру, очами молнии пускает. Грозится, кары лютые сулит, Кликуна изловить хочет, рать свою подымает, крестьянам расправу готовит. Да только где он губернатор этот — далеко, чай не дойдут до их кута глухого псы его верные, смерды окаянные. А свобода, она тут — веселись мужик, пой, пей, о лихом не тужи.
Кликун же отлёживался на сеновале, что подле хаты одинокой с боками косыми. Ночами бархатными со звёздами играл, кликал на них, дышал в небо вздохами тёплыми. А днём слезал с сеновала, да шёл прямиком к хозяйке. Приняла та его. Прелесть грудей своих подарила.
Говорила она Кликуну:
— Человек ли ты, иль хто, знать мне неведомо. Но раз пришёл — будь.
Как-то Кликун спросил её о детях, — неужто не было. Она же отвела за дом, где нестойко на сухой земле стояли четыре чахленьких деревца.
— Вот они, детушки мои. Как родятся, несу их сюда — землицы сверху накидаю, глядь, через год деревцо торчит, к небу ветки тянет. А им так лучше видать, что человек — умирает, на части распадается, дух испустил, и где он? — а дерево — оно растение стойкое, много лет расти будет, даже если срубят его, глядишь, вновь прорастет. Вот вишенка эта — доченька моя ненаглядная, три годочка ей уже, а этот тополёк да два дубочки — сыновья любимые. Вот так и живём.
— А муж знает, что ты детей своих в землю закапываешь?
— А то! Знает, конечно, только ему дела до того нет, ему в колодце хорошо.
Кликун наклонился до дерев, вслушиваясь в шелест листьев. Вишенка шелестела о любви своей не встреченной, ибо нет любви среди деревьев, а только среди людей. Мучалась, жалобилась братьям своим. А те, — тополь и два дубочка, вздыхали, в ответ, о судьбе несчастливой, о наказании деревами быть, да поделать ничего не могли. Утешали сестру свою единоутробную, тем что не выпадет им никогда унижений и страданий как у людей и стоять им много лет возле дома родительского, во степь смотреть.