Мягкая кожа коснулась моей щеки, по плечу побежала струя шелковистых волос. От неожиданности горшок чуть было не выпал из рук, я не слышал, как она подошла.
— Извини, я тут оказался слишком любопытным, вот, полез в твои вещи.
— Не страшно, дорогой. Теперь они и твои тоже.
— А что это?
— Растение, очень редкое, говорят, даже волшебное.
— Волшебное? Интересно. Впервые вижу такое.
— Люди зовут его Кликун-трава.
Он вернулся домой, тяжело дыша в свою память. Перекрестил взглядом соседние дома и отварил прогнившую дверь, ведущую в родительский двор. Мать не узнала его, а потому не обратила никакого внимания на забредшего путника. Он же, усталый после дороги, растянулся под навесом, что ещё в его детские годы был поставлен в саду, потеряв, на время, связь с реальностью.
Пелена сна развеялась только под вечер. Сев, он крепко мотнул головой, словно хотел окончательно стряхнуть с себя паутину сновидений, державшую его в своей власти несколько последних часов. Подцепил на крючковатый палец нехитрый заплечный мешок, с которым пришёл, и побрёл в дом. Мать как раз села ужинать. Не говоря ни слова, он отобрал у матери тарелку с прокисшей кашей, ополовинил её, сунув в старушечьи руки недоеденное. Отёр губы тыльной стороной ладони и шагнул в некогда принадлежавшую ему комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Оставшись один, он достал из мешка почти полную бутылку водки и в два глотка осушил её. Подождал, пока хмель начнёт резвиться в голове, а, дождавшись, надсадно запел единственную известную ему песню, в которой слова были похожи на дым, а точки с запятыми то и дело менялись местами. В соседней комнате громко скребла об стену жёлтыми, сухими пальцами его мать.
Утром в их доме появился сосед, Григорий, видимо уже прознавший о его возвращении. Перекинувшись парой пустых фраз со старухой, сосед, распахнул дверь его комнаты:
— Здорово! — брякнул Григорий с самого порога. — Вот пришёл посмотреть ты это или не ты вернулся.
— Ну и как? Я?
— Да вроде ты.
— Ну и хорошо, раз я.
— Где был-то? — осведомился Григорий. — А то люди разное сказывают.
— Вот у этих людей и спроси, где я был. Люди всегда лучше знают.
— Да, говорю же тебе — разное сказывают, — не унимался Григорий. — Одни говорят, сидел, мол.
— Раз говорят, стало быть, правда.
— Да? А другие говорят, что в дурдоме лежал.
— И это значит правда.
— А некоторые, что какая-та приезжая баба тебя окрутила, вот и сбежал ты с ней.
— Тоже правда.
— Да ну! С тобой говорить… — обиделся Григорий. — Скажи тогда, что делать собираешься?
— А вот этого я сам не знаю. Надо будет у людей спросить. Им, поди, уже известно.