— Странник, ты откуда?
Беда будто решето с водой — вроде полное, да быстро вытечет. Вот и Игнатий с Марьей, отгоревав по младенцу положенное, начали всё чаще замечать то солнечный пригожий день, то птиц, что беззаботно щебечут вокруг них, а то и друг друга. Смирились.
Младенец же рос, осваивая премудрости мира, в который ему довелось попасть по велению неласковой судьбы. Нарекли его Михеем. Теперь лишь изредка Марья, заглядевшись на играющего сорванца, пускала по одутловатой щеке своей невидимую постороннему глазу слезу. Впрочем, Игнатий почти всегда замечал это, и тогда казалось ему, что в слезе супруги, как в волшебном зеркале, отражается целый мир со всеми его горестями и бездонной тоской.
Михей взрослел, как холодной водой ополаскивался, — с задором и упрямством. Повзрослел, — стал жить. Жил, словно плетью обух перешибал — натужно да безрадостно. Как все, в общем.
Время шло, когда не шло — бежало, когда же не бежало — плелось. И Михей вместе с ним. Однажды Михей заметил, что подкравшаяся старость изнасиловала его лицо. Теперь лицо напоминало ком грязи. Михей обрадовался — значит, конец скоро. Теперь он каждый день пялился на себя в зеркало, с ликованием обнаруживая в себе самом всё новые признаки старения. Михей одобрительно крякал и ласково тёр пальцами морщины, бороздившие его осунувшиеся в последнее время щёки.
Михей упоённо наблюдал, как слабеют его руки и ноги, как всё меньше тепла остаётся в его старческом теле. Вот и сердце начало вести себя по-другому, нежели в молодые годы. Сейчас оно уже не выбивало стройный барабанный ритм, а было похоже на влюблённую девушку, — трепетало, замирало, работало капризно и непоследовательно.
Михей, чего греха таить, любил прихвастнуть стремительно ухудшавшимся своим здоровьем перед соседями и знакомыми. Особенно завидовали ему однолетки, — многие из них были ещё краснолицыми крепкими стариками, хмурились и тяжко вздыхали они, завидев перед собой болезненного Михея.
Настало время Михею помирать. Ещё за неделю с лишним до этого он слёг. Нежась на предсмертном ложе, Михей, перебирал в памяти все события своей муторной жизни и блаженно улыбался в перестающий держать его мир. Дети Михея — взрослые сын и дочь, в спешке готовились к предстоящему торжеству. И даже три внука, обычно столь непоседливые и шумные, присмирели, боясь шалостями своими омрачить последние дни деда. Соседи и родственники, пребывающие в ожидании будущего праздника с хлебосольными закусками и выпивкой, придумывали остроумные заупокойные тосты, выбирали щедрые подарки.