Слёзы Анюты (Шульгин) - страница 66

* * *

— Анна, ты плачешь?

— Нет.

— Анна, ты плачешь.

— Это не слёзы, это память.

— О ком ты думаешь, Анна?

— О них, — папе, маме, брате… даже о журналистике…

— Их ведь не было, никогда.

— Это не так… иначе…

— Иначе, что?

— Просто так.

— Ты осеклась, недоговорила.

— Просто так.

— Ну, хорошо…


Мы молчим.


— Анна, когда ты молчишь, ещё хуже.

— Я не молчу.

— Анна, ты молчишь.

— Я разговариваю… с ними.

— Что сейчас делает твой папа?

— Стоит возле дерева.

— Какого дерева?

— Великого Дерева.

— Его ведь нет?

— Опять ты за старое?! Дерево растёт в нашем дворе. Все об этом знают.

— Погоди! Ты же сама говорила — Великое Дерево видит только твой брат.

— Великое Дерево видят все, кроме моего брата.

— Как так?

— Очень просто — ведь он слепой.

— И вы всегда знали о Дереве?

— Ну конечно.

— И папа?..

— Он голый… прижался спиной к стволу.

— Зачем?

— Пятно! Между ног… Это кровь!

— Как у человека из твоего сна?

— Да. Во сне был папа. Я поняла.

— Он по-прежнему хочет стать мэром?

— Нет, ты что! Это была шутка.

— Шутка?

— Это я сочинила. И рассказала журналистику, чтобы он начал за мной ухаживать.

— Он поверил?

— Конечно, поверил. Ты ведь тоже поверил.

— А мама?

— Она ещё спит, ведь сегодня семнадцатое августа.

— Сегодня готовишь ты?

— Как всегда. Рыбный торт — пальчики оближешь. Чай.

— Яд?

— Ну, разумеется.

— Потом ты тихонько прошмыгнёшь в свою спальню?

— Заберусь под одеяло. Сделаю вид, будто сплю.

— Мать, театрально зевая, прошествует на кухню.

— Примется за завтрак.

— Чай?

— Как обычно, выплеснет в раковину.

— Ты будешь лежать и ждать?

— Её похвалы? Да. Только…

— Только что?

— Тишина… из кухни ни донесется, ни звука.

— Почему, Анна?

— Яд. На этот раз я добавила его не в чай, а в рыбный торт.

Руки

(Испытательный срок)

Вода

— Значит, третья рука?.. — кадровичка расплющила удивление на своём скуластом лице.

— Третья, да, вот она. Я подумала, так больше шансов…

— С шефом посоветуюсь.

Скуластое лицо, опиравшееся на тугую шею, взмыло над столом, крутанулось, подставив моему взору мохнатый затылок, и поплыло к проплешине дверного проёма, с отсвечивающими золотом метинами: В.Г. Бык. Генеральный директор.

Я остаюсь одна. Незнакомая тишина офиса щекочет мои воспоминания. Я родилась вместе с братом. Вся разница между нами — это руки. У него ни одной. Брат рос послушным, даже юношеская привычка не коснулась его чресл. По известной причине… Единственной его страстью был ветер. Как только порывы начинали дубасить в окна, брат выбегал на улицу и становился лицом к рвущим накатам прозрачных волн. Ветер шарил по его волосам, задирал одежду. Таким я его и помню — уродливой занозой торчащим посреди ветряного месива, в расхристанной рубашке, накинутой упругой струёй порыва на его же собственную голову, и скользкой пустотой вместо рук.