Смагин снова
рассмеялся.
– Так зачем ждать,
пока мы умрем? Давай прямо завтра раздадим все – и тоже в монастырь. Иль нет,
поступим, как предлагает Вера: пустим в свой дом нищих, калек со всего города,
бомжей, с ними вместе бездомных собак, блохастых котов, брюхастых кошек, а сами
пойдем доживать свой век где-нибудь на перроне вокзала. На тот свет все равно
ничего не заберем. Так ведь у вас в монастырях учат?
– Паша, не утрируй,
– робко вклинилась в разговор Любовь Петровна.
– Вы нам обе
дороги! Это все равно, что одну руку лелеять, лечить, гладить, а в другую
гвозди забивать или вообще топором отрубить. Ты думаешь, у нас душа не болит от
всех твоих фантазий? В рай она, видите ли, захотела. А тебе не кажется, что ты
и так живешь в раю? Если бы видела, как живут многие твои ровесники, если бы
прожила нашу с матерью жизнь, тогда ценила отношение родителей, их
беспокойство. Посмотрим, насколько твоих фантазий хватит. Когда, знаешь ли,
рвутся вот так, как ты, очертя голову, частенько рвутся потом в обратную
сторону, назад. Перед тем, правда, столько шишек набьют, что оставшейся жизни
не хватит, чтобы все исправить.
– Папочка, мама, –
Надежда встала из-за стола и, подойдя к родителям, обняла их, – я вас очень
люблю и не отказываюсь от вас. Но если я вам действительно дорога, не
принуждайте меня к тому, к чему не лежит сердце. Я хочу служить Богу. И буду
всю жизнь молиться Ему не только за себя, но и за вас. Вы мне тоже очень
дороги.
– Молиться за себя
и «за того парня»…
Смагин грустно
усмехнулся и стал задумчивым, понимая, что не может переубедить дочь.
– Что ж, молись. И
попроси Бога, Которого ты так любишь, чтобы Он помог и нам поверить в Него,
почувствовать Его. Пусть не настолько сильно, как это дано тебе, а хотя бы
чуть-чуть. Если это случится – вот тебе мое отцовское согласие на твой выбор.
Коль нет – пусть твой Бог тебе будет судьею…
7.
Надежда поднялась в
свою комнату и, прикрыв дверь, легла на застеленную кровать. Вместо радости от
общения с родителями она ощущала досаду на то, что ее снова не поняли. Давали
знать переживания последнего времени, проведенного в монастыре.
Пожив там совсем
немного, Надежда вдруг столкнулась с проблемами, о которых даже не предполагала.
Ей казалось, что она порвала с миром – порвала решительно, по примеру истинных
ревнителей веры, шедших на подвиг монашеского служения Богу. Но оказалось, что
мир сам не спешил отпускать Надежду. Он держал ее сотнями невидимых нитей,
напоминая о себе каждый день – воспоминаниями, привычками, сновидениями… Мир
стучал в ее память, душу, во все чувства. Стучал в плоть: настойчиво, властно,
не желая отдавать то, что принадлежало ему, миру. Сама того не ожидая, Надежда
стала попадать в ситуации, на ее взгляд совершенно пустяковые, безобидные, но
на ровном месте создававшие для нее непредвиденные проблемы.