Мама, разумеется, не обратила внимания на его слова, отодвинула в сторону его сестру и леди Белден и вошла в конюшню.
— Мисс Каррингтон, мне нужен перевязочный материал и спиртное, — прокричала она при виде его окровавленного пальца.
Не спрашивая у него разрешения, его не слишком деликатная мать рывком сдернула чулок, который присох к ране. Блейк едва не подскочил от резкой боли.
Мисс Каррингтон в дверях сложила руки перед собой, выразительно вскинула свои светлые брови и воздержалась от самодовольной усмешки. У него был выбор: либо продемонстрировать свою уязвленную гордость и снова сказать ей, чтобы убиралась отсюда ко всем чертям, либо сделать вид, будто ее не существует. Он схватил: чулок и использовал его, чтобы стереть кровь с ранки, в то время как его робкая сестра стояла в дверях, прикрыв глаза.
— Это вышло случайно, — процедил он сквозь зубы. — Я уже не маленький, мама, поэтому, если ты прекратишь суетиться, это сохранит мое достоинство еще на несколько часов.
Порывшись в багаже, леди Белл вернулась с куском чистой белой ткани и фляжкой бренди. Она протянула их кому–то еще, чтобы принести ему, не желая входить в конюшню, где сидит мужчина с голой ногой.
— Не могу представить никакой разумной причины для этого инцидента, Джослин, — сказала вдова. — У тебя на юбке кровь.
— И солома, — рассеянно добавила его мать, которая, стоя на коленях, разглядела одежду мисс Каррингтон. — Надеюсь, она приняла твое предложение, если вы пробыли здесь вдвоем всю ночь:
Проклятие! Мать только и думает о том, как бы его женить. Она пристанет хуже пиявки, если ее не сбить с цели.
— Мы не были здесь всю ночь.
Блейк стиснул зубы и выхватил ткань и фляжку из рук мисс Каррингтон, чтобы она могла убежать — чего она, разумеется, не сделала. Он глотнул бренди, прежде чем вылить остатки на рану, и обмотал ткань вокруг пальца, скрывая ее.
— Наша промокшая одежда — достаточное тому доказательство, — добавил он. — И Френсис была со мной всего несколько часов назад. — Пять или шесть, если точнее. Ну, не важно.
Мисс Каррингтон снова наклонилась, на этот раз, чтобы помочь ему встать. Под влажной одеждой угадывались женственные формы, которые он не имел права замечать, и тело его откликнулось на это самым неподобающим образом.
Он винил в этом белокурую прядь, которая когда–то была колечком, а теперь, мокрая, висела у уха. Когда он отверг ее назойливую помощь, она прикусила восхитительно розовую нижнюю губку и бросила на него взгляд, который он предпочел не истолковывать. Эта женщина, без сомнения, отстрелит ему еще один палец, если он подпустит ее ближе.