— Идите спать, — скомандовала она, сама не узнавая своего голоса.
Они ушли, но вскоре вернулись и снова принялись бродить.
В половине восьмого Лиза встала со стула. Выплеснув из чашки в мойку остатки кофе, она оглядела кухню, которая показалась ей непривычно пустой.
Во дворе собаки заупрямились. Обычно они с радостью прыгали в машину, когда понимали, что им предстоит приятная прогулка по лесу, но сейчас лишь бессмысленно сновали вокруг. Карелин отбежал в сторону и помочился на смородиновый куст. Немец оставался сидеть неподвижно, словно не замечая Лизы, жестом подающей ему команду прыгать в багажник. Майкен была первой, кто послушал хозяйку. Поджав хвост и склонив голову, она побрела через двор к машине. Карелин и Немец последовали ее примеру.
Моррис не любил ездить в автомобиле. Но сегодня он сопротивлялся как никогда. Лиза бегала за ним и ругалась, когда он останавливался. В конце концов она подтащила пса к багажнику.
— Прыгай, черт тебя подери! — прорычала она и хлопнула его по спине.
И он прыгнул. Он ведь все понимал, как и остальные. Собаки видели в окно, как хозяйка, совершенно измученная, присела на бампер. Она никогда не думала, что разругается с ними напоследок.
Лиза подъехала к кладбищу и вышла из машины, оставив собак ее дожидаться. Она направилась к могиле Мильдред. Здесь, как всегда, было много цветов, открыток и даже фотографий, размякших и свернувшихся от влаги.
Женщины из «Магдалины» любили ее.
Лизе, наверное, тоже надо было что-нибудь положить на могилу. Но что?
Она попыталась сказать что-нибудь или хотя бы подумать, но только смотрела на табличку с именем на сером камне. Мильдред, Мильдред, Мильдред… Это слово входило в ее сердце, как нож.
«Моя Мильдред, — подумала Лиза. — Мильдред, которую я носила на руках».
Эрик Нильссон наблюдал за Лизой, стоя поодаль. Неподвижная и безучастная, она, казалось, смотрела сквозь камень. Другие женщины вели себя иначе: они становились на колени, ковырялись в земле, украшали и чистили могилу, разговаривали с прочими посетителями кладбища. Эрик и сам ожидал скорой смерти. Он любил приходить сюда в будни по утрам, чтобы обрести хоть немного покоя. Он ничего не имел против женщин из «Магдалины», но они просто оккупировали могилу его жены. Они завалили ее цветами и заставили свечами, они надстроили на памятнике пирамидку из камней. Его скорби не осталось места, его подношения исчезали в куче этого хлама. Может, другим и помогало всеобщее участие в их личном горе. Может, кто и находил утешение в том, что его скорбь разделяли многие. Но только не Эрик Нильссон. «Я совсем как ребенок», — думал он. Эрик слышал, как на улице люди шепчутся ему вслед: «Это ее муж, бедный, бедный… Его жалко больше всех».