Двигаясь по переполненной "взлетке" к лифту, троица постоянно здоровалась и перебрасывалась шутками с другими экипажами. Косяк улыбаясь, радушно поприветствовал хмурого Ловца. Тот все никак не мог простить себе такую потерю. Рассчитавшись после "ринга", он зарекся иметь дело со злосчастным, для его бизнеса экипажем.
Сияя ярче осветительного плафона, Косяк чувствовал себя просто замечательно, а когда увидел вяло бредущий в конце строя экипаж "семерки", вообще вспыхнул сверхновой звездой.
Отвлекая Дыбу и Черепа от разговора о новинках виртуального "хайтека", Косяк сказал:
— А вот и наше пиво идет.
Глянув на еще вдалеке идущую троицу, Дыба спросил:
— Кстати, что с ними-то будем делать? А то вчера на радостях набрались… и забыли.
— Что, что… они сами предложили, сами теперь пусть и расхлебывают.
— Череп, а ты, что скажешь? — спросил Дыба.
— Не знаю еще, как-то не думал, — сказал Череп, всматриваясь в слегка хромающего Носорога. — Косяк, начни, а там посмотрим.
Тем временем "семерка" подходила ближе. Заметив ожидавшую троицу, Слепень, что-то сказал Носорогу. Еще больше втянув головы в плечи, "семерка" подошла к ожидавшим курсантам. Остановившиеся напротив друг друга экипажи дождались пустого коридора. Носорог затравленно оглядев "тринашку", подавленно молчал в ожидании неизбежного.
Косяк, улыбаюсь всеми тридцатью двумя зубами, сказал:
— Здравствуйте мое пиво и девки, — Обойдя каждого истукана, ехидно заглянул в глаза. — Ну, что, господа… с чего начнем? Когда готовы к выполнению своих условий?
Уткнувшись взглядом в пол, Носорог пробормотал:
— Когда скажите, тогда и будем.
— Ну, что же, тогда, может быть, не сразу начнем, а например, на выпускном построении? Вот будет веселье, а какой позорняк, перед "купцами"…
Пустив в ход всю свою богатую фантазию, Косяк изгалялся, не зная меры, пока его не остановил Череп:
— Погоди.
Покрасневший от злости экипаж "семерки" облегчено перевел дыхание и смотрел на нового "мучителя" с опаской, в ожидании еще большего потока унижений.
Череп рассматривал Носорога уже без того страха, который раньше наполнял его всеохватывающей паникой. Вид здоровой фигуры старшего "семерки", с опущенной головой стоявшего перед главным персонажем своих обидных шуток, изменил первоначальный замысел.
Он уже не тот забитый "очкарик", боявшийся смело глядеть опасности в лицо, он стал бойцом, он нашел свой экипаж. И зная, как тяжело быть изгоем, он не захотел обрекать этот экипаж на то, через, что прошел сам. Ломать судьбу людей, обрекать их на позор из-за какой-то глупости, нет — этого он не хотел.