Кромвель посмотрел с недоверием. Он верил в пророчества и чудеса, которыми столь полна была сейчас Англия, и знал священное волнение при чтении знаков божьих. Но так просто!.. Он все-таки привык мыслить трезво.
— Ну а мое имя? Что можно прочесть из него?
— Пожалуйста. Можно перо? Одну минуту… Оливер Кромвель… Мор… кровь… верил… велик… король… Король! Обратите внимание!..
Кромвель сделал протестующий жест.
— Минутку, сэр, не спешите… Вот! Орел! Велик. Верь. Видите. Вы ведь и вправду орел и великий человек. Вам можно верить. А может быть, и король… Кто знает?
Лицо генерала окаменело, он твердо посмотрел на женщину:
— Вы с этим и пришли ко мне, миледи?
— О, нет. Я приехала, чтобы преподнести вам мое пророчество. Но по порядку, по порядку… С помощью такой вот анаграммы я предсказала смерть моего первого мужа и надела траур по нему за три года до рокового удара. В двадцать седьмом году я предрекла королеве шестнадцать счастливых лет жизни и рождение наследника. Вы ведь помните, что ее несчастья начались в сорок третьем году, ровно через шестнадцать лет. Через год я предсказала смерть Бекингема, и обо мне заговорили повсюду. Но король Карл невзлюбил меня. Он, может быть, думал, что это я насылаю на него несчастья… Я боялась, что меня арестуют, архиепископ Лод уже делал предупреждения. Но молчать я не могла. В тридцать третьем я поехала в Амстердам и там напечатала свои пророчества. «Из Вавилона песнь моя к тебе, Сион любви…» Уже тогда я знала о погибели Карла, вы увидите сами. По возвращении меня схватили, судили в высокой комиссии, приговорили к штрафу и посадили в тюрьму — без пера, чернил и бумаги… Я оттуда все же послала письмо королю — добрые люди помогли мне — и предсказала смерть Лоду. Тогда архиепископ собственноручно сжег мои пророчества, меня провели через позор публичного покаяния, а потом — опять в тюрьму… Сколько тюрем после того я повидала! Королевская тирания не знала милосердия — я изведала даже ужасы Бедлама… А оттуда предсказала пожары в Лондоне, и они действительно произошли. В наказание меня посадили в Тауэр. О, моих бедствий не счесть, чего я только не перенесла! — Она судорожно сжала на груди руки, и у Кромвеля мелькнула быстрая мысль: «А может, она и впрямь того… Не в своем уме, а?»
Живое, полное страдания лицо обернулось к нему, черные завораживающие глаза глянули в душу:
— Долгий парламент освободил меня. Судный день наступил точно в предсказанный срок — не для всей Англии, а для ее гонителей. 10 января 1645 года, ровно через девятнадцать с половиной лет после того, как я услышала голос, Лод, гроза и ужас всех добрых англичан, был обезглавлен. Все, кто преследовал меня и чинил зло, рано или поздно получили воздаяние. И вот сейчас, когда главный преступник, Карл Стюарт, должен дать ответ за свои злодеяния, я решилась перепечатать мои предсказания — те, что я издала в Амстердаме… Они вышли только что, и вот я привезла их вам, с глубоким почтением склоняясь перед вами…