Уже длинное и тяжеловесное название Манифеста отдавало скандалом: «…имеющий целью, — читал он, — опровергнуть многочисленные клеветы, направленные против людей, обычно (хотя и несправедливо) именуемых левеллерами, для того, чтобы сделать их ненавистными для мира и опасными для государства…»
Интересно, от каких клевет они думают себя очистить… Ага, они старались «вывести из общественных бедствий сочетание свободы и блага для народа»… Это вряд ли совместимо. Дальше общие слова о том, как много они трудились для счастья нации… Упреки в адрес Республики… А вот и суть: «Наши враги с великой страстностью распространяют о нас все, что только может нас опорочить в глазах других… Распускают самые невероятные слухи, что будто мы хотим уравнять состояния всех людей, что мы не хотим иметь никаких сословий и званий между людьми, что мы будто не признаем никакого правления, а стремимся лишь к всеобщей анархии…» Но вы сами даете повод так о себе думать, господа! Посмотрим, как вы ответите?
Генерал увлекся не на шутку. Он взлохматил свои черные, еще густые для тридцатисемилетнего мужчины волосы и стал похож на мальчишку, углубившегося в занятную игру. «Черный Том», — звали его солдаты. «Мы объявляем, — читал он, — что у нас никогда не было в мыслях уравнять состояния людей, и наивысшим нашим стремлением является такое положение Республики, когда каждый с наивозможной обеспеченностью пользуется своей собственностью… А различия по рангу и достоинствам мы потому считаем нужными, что они возбуждают добродетель, а также необходимы для поддержания властей и правительства… Они сохраняют должное уважение и покорность в народе…»
Фэрфакс, довольный, откинулся от стола. С этими людьми можно-таки договориться! Вот и выходит, что Кромвель был неправ, когда багровел и грохал кулаком по столу: «Или мы сокрушим этих людей, или они сокрушат нас!» Никого не надо сокрушать, можно договориться миром и не терзать понапрасну Армию.
Взгляд его снова упал на давешний донос из Серри. А вот это уже другое дело. Здесь пахнет уравнением состояний, разрушением оград и вообще смутой. Он потряс колокольчик:
— Капитана Глэдмена ко мне.
Пока ходили за капитаном, план действий был готов. Сборище на холме надо разогнать, но прежде следует выяснить, что у них на уме. Капитан Глэдмен для этого — самый подходящий человек: умен, находчив, привык думать, прежде чем действовать. И предан Республике. Он будет не столько карателем, сколько разведчиком. Кто знает, может, Брэдшоу преувеличил опасность. Во всяком случае не следует действовать поспешно. Дверь приоткрылась, и Фэрфаксу доложили: