Непримиримость (Хотимский) - страница 77

— Это что? — Варейкис резко встал, не выходя, однако, из-за стола. — Ваша просьба к обкому или ультиматум?

— Если хотите, требование, — по возможности спокойно ответил Михаил Артемьевич, теперь уже с откровенным вызовом глядя в синие глаза секретаря. Терять было нечего: карты раскрыты, слово сказано.

— Чье требование? Командования фронтом? Штаба фронта? Или ваше личное?

— Поверьте, товарищ Варейкис, что идеалы революции есть мои личные идеалы. А враги революции есть мои личные враги.

— По-нят-но… Такое требование, товарищ Муравьев, обком удовлетворить не сможет. — И Варейкис в свою очередь уставился в глаза начштаба.

То в молчанку, то в гляделки! Михаил Артемьевич ощутил, как с нарастающей быстротой, будто вскипающее молоко, поднимается в душе негодование. Едва сдерживаясь, почти шепотом заговорил:

— Вы берете на себя страшную ответственность! Мое требование преследует лишь одну цель — разгром врагов революции, освобождение Полтавы и Киева. Если эта цель не будет достигнута…

— То виноваты в этом будут, — прервал Варейкис, — не наши комиссары, не большевики. Завтра же я доложу…



— Я тоже доложу! — взорвался наконец Муравьев, затеребив дрожащими пальцами кобуру. — Будет тут мне еще каждый… молокосос! Каждый сопляк!..

Адъютант мгновенно выхватил маузер. Приблизился напрягшийся Лютич, вскочили со стульев матросы.

— Освободите помещение! — секретарь побледнел, но голос его не дрогнул. — Здесь обком партии, а не… Покиньте кабинет!

— Что-о?! Выставлять за дзерь меня? Героя Гатчины? Ты… ты был там, на Пулковских высотах? Нет, тебя я там не видел. А вот они… — Муравьев ткнул пальцем, будто стволом револьвера, в сторону готовых на все матросов. — А вот они были! И эти герои революции не позволят выставлять из кабинета того, кто был там, на подступах к Петрограду, рядом с ними! Под дождем и ветром! Под пулями и шрапнелью! Не по-зво-лят!!!

— Прекратите истерику! Военный человек, героем себя считаете, а закатываете истерики, как кисейная барышня. Стыдитесь! — Варейкис перевел дыхание. — Разговор наш предлагаю считать несостоявшимся. И ваше неприемлемое требование будем рассматривать как следствие переутомления… Все, товарищи! Я вас больше ае задерживаю.

Одному лишь богу известно, каких немыслимых усилий стоило Михаилу Артемьевичу не пристрелить тут же этого Варейкиса и послушно покинуть его кабинет. Несолоно хлебавши.

А Иосиф Михайлович после этой первой своей встречи с прославленным Муравьевым думал о том, что вот ведь не обмануло предчувствие, когда еще заочно не испытывал доверия к этому подполковнику от левых эсеров. И вместе с тем не отказывался от прежнего убеждения, что без опытных боевых офицеров революционному пролетариату не обойтись. Знал и понимал: как бы ни был велик энтузиазм красногвардейцев, их отряды еще во многом несовершенны, уязвимы. Нужны опытные инструкторы, умелые командиры. Жаль, не удалось в Екатеринославе удержать инструктора-прапорщика. Сейчас такой пригодился бы здесь, в Харькове. А ведь он должен быть не за горами, тот непутевый прапорщик-левша. Если добрался тогда до Киева. Нашел ли он свою невесту?