АЛЯ И ГЕНКА
Генка, прелестный шести-семилетний мальчик, живущий у своей бабки Зубарихи, был полон своеобразного обаяния, деликатности и доброты. Детство его проходило рядом с бабкой, мать и отец постоянно на работе. Дети с самых юных лет имели обязанности: принести воду, сходить в лес за хворостом, смести снег и сбегать за хлебом. Игрушек обычно не было. Отцы иногда делали какое-то подобие зверей из деревянных чурок, матери шили кукол из тряпья, но главные товарищи игр и помощники были собаки и щенки. Поэтому дети, привыкая к окружающему трудному быту – зимой сильные морозы, летом беспощадная мошкара, – совершенно не были знакомы с миром вымысла, сказкой. С нашей точки зрения, они были неразвиты, а на самом деле вполне приспособлены к жизни в своей среде и даже смышлены.
С Алей у Генки сразу установились очень приятельские отношения. Он всегда смотрел на нее удивленно-радостными глазами и, казалось, всегда ждал от нее чего-то нового и интересного, на что сразу же был готов отозваться веселым смехом. А смеялся он как-то мелодически звонко, на верхних нотах и неуклонно вызывал своим смехом улыбку. Аля подтрунивала над ним, пряталась, разыгрывала. Была у них одна озорная игра.
Вместо туалета в углу бабкиного огорода была яма, закрытая ящиком с круглым отверстием, с навесом из ящика сверху и четыре кола по углам, затянутые мешками. Засиживаться в таком закутке при морозе было невозможно.
И вот, укарауля Генку, который по нужде бежал, обычно раздевшись, Аля ждала его за дверью сеней и, когда он подбегал, держа штаны в похолодевших руках, быстро набрасывала на двери щеколду и на стук Генки спрашивала:
– У нас все дома, кто такой?
– Галя, открой! (Так он переделал незнакомое имя Аля.)
– Кому открывать-то?
Генка, захлебываясь от смеха:
– Галка, открой, бабка индет!
Тут Аля открывала, а Генка, хохоча, вваливался в сени, а затем в дом и к печке.
Иногда Генка, хитро смеясь, говорил: «Галка, хочешь бражки?», лез куда-то за печь, в закутанный шубой бочонок, выносил ковшик, а потом, немного похлебав с Алей бражки, заваливался у печки спать, а вернувшаяся бабка укрывала его потеплее и громко сетовала: «Эх, хилой парень, совсем хилой, днем спит…»
В ту пору я научилась из папиросной бумагой и раскрученных проводов делать искусственные цветы. Генка своими маленькими тоненькими пальчиками лихо накручивал из папиросной бумаги лепестки роз, но собрать их в целый цветок и укрепить проволокой или ниткой не умел и смущенно отказывался.
Иногда я усаживала его на колени и рассказывала про Красную Шапочку и Серого Волка. Он тихо сидел, склонив голову к моему плечу, и внимательно слушал.