– Ну как, Генка, понравилось?
– Спасибо, понравилось.
– А что тебе понравилось?
Генка, глядя на меня радостными глазами, выкрикивал:
– А я шам не ннаю.
– Хочешь, еще раз расскажу?
Генка кивает. Под конец сказки:
– Ну, понравилась тебе девочка?
Генка радостно-восторженно:
– А я шам не ннаю.
– А бабушку тебе не жалко?
Генка – снова за свое, но уже с легким смущением…
Пробовала я научить Генку правильно произносить некоторые слова, которые он коверкал.
– Гена, смотри мне в рот и повторяй за мной раздельно: п-т-и-ц-а.
Он медленно повторяет.
– Ну, а теперь скажи сам.
Генка с готовностью и быстро:
– Типца.
И так много раз.
Не могла научить говорить «лохматые рукавицы», говорил «холматы рукавицы» и так далее…
И вот затеяли мы с Алей устроить Генке елку. Сделали из бумаги цепи, из спичечных коробок и коробочек из-под зубного порошка наделали бонбоньерок, обмазали клейстером и обсыпали чем-то блестящим еловые шишки и даже достали несколько свечных огарков. Конечно, принести из лесу маленькую елочку не составило большого труда.
Под Новый год, когда Генка лег спать, установили елку в углу комнаты, нарядили ее и хлебным мякишем наклеили огарки. Зажгли и разбудили Генку. Бабка взяла его на руки, босого, в рубашке, поднесла к светящейся елке, а Генка вдруг вытаращил глаза, испуганно слез с рук и забился под кровать искать свои валенки.
Свечи были маленькие, и мы очень просили его вылезти, боясь, что они прогорят. Бабка наконец его вытащила, но он упирался. Было ли это такое большое впечатление, с которым он не смог справиться и испугался? Испугали ли его живые огоньки – не знаю. Так мы и остались в недоумении. Подарили ему альбомчик с контурами домашних животных – козы, овцы, лошади, коровы, собаки и к альбому, – коробочку дешевых цветных карандашей, возможно, первых в его жизни.
Малевать с усердием он принялся на следующий день, как только стало светло. Но закрашивал карандашами все подряд, не особенно ограничиваясь контурами, лошадь – синим, козу – красным.
Бабка елкой и подарком Гене осталась очень довольна. Через несколько дней, сидя в своем углу за дверной занавеской, я слышала, как бабка за чаем, снимая приколотые булавками к стене Генкины листы, говорила каким-то старухам:
– Все ведь Генка сам! Уж до чего умен, до чего умен, не знаю, будет ли жить-то…
В далекой сибирской глубинке, в Туруханске, Аля снова получила возможность рисовать и даже делать акварельные наброски. Вновь вспыхнула дремлющая потребность отражать виденное. Она рисовала детей, собак, домики, лодки, берег Енисея. Природа в расхожем смысле была вне ее тем, а может быть, возможностей. Особенно развернулись ее способности тогда, когда судьба милостиво привела ее к художественному оформлению спектаклей клуба. Тут она разрисовывала целые стены персонажами сказок: Баба-Яга, вылетая из одного угла помещения, пересекала всю стену на метле и исчезала между крышами домов. Персонажам сказок она часто придавала небольшое портретное сходство с местным начальством, чем вызывала восторг молодежи, которая, замечая это, никогда не выдавала своих чувств в присутствии посторонних.