А если он все-таки ошибся?..
«Я не хочу этому верить, — произнесла она про себя. — Я не должна допускать даже мысли об ошибке. Я отдаю себя в его руки, значит, я должна доверять ему!..» Но страх — такое чувство, с которым справиться очень трудно, и где-то внутри продолжал точить червячок сомнения, которое она изо всех сил пыталась заглушить.
Гиффорд сердцем почувствовал, что судьба Оливии Элейн стала для него жизненно важной. И дело было не только в желании подарить потенциально великой балерине возможность вернуться в мир искусства, снова выйти на сцену и даже не в том, чтобы ее глаза, полные отчаяния, засветились счастьем.
«Я рождена для танца», — сказала она.
Ну что ж, она будет танцевать. В этом доктор был уверен.
Оливия сидела, обложившись подушками, и смотрела вдаль, в окно, распахнутое на просторный балкон, за которым легкий ветерок шелестел листвой высоких каштанов. Глубоко вздохнув, она сменила позу, устраиваясь поудобнее. Как же прекрасно иметь возможность свободно двигаться и не испытывать при этом острой, режущей боли! А ведь совсем недавно просто лечь в постель и встать без посторонней помощи казалось недостижимой мечтой.
Оказавшись в надежных руках медицинского персонала на Редлей-Холл, она видела доктора Хардинга лишь дважды в неделю, когда он совершал обход полудюжины своих выздоравливающих пациентов. Но помнила о нем постоянно. Он был для нее тем самым человеком, который в жесточайший шторм взялся за штурвал, чтобы спасти хрупкую скорлупку ее жизни.
Последние десять дней доктор Хардинг отсутствовал, занятый какими-то медицинскими консультациями; сама же Оливия завтра должна улетать на Ривьеру, где ей предстоит провести с миссис Морнингтон три недели, чтобы окончательно окрепнуть и потом — начать снова.
Гиффорд сказал, что они обязательно увидятся до ее отъезда, но за десять дней она ничего не слышала о нем, а потому и думать не желала о том, чтобы уехать из Англии, не попрощавшись и не поблагодарив его. Ничего удивительного не было в том, что от ее былой неприязни не осталось и следа; неудивительно, что она находила удовольствие в сложившихся между ними исключительно дружеских отношениях. Впрочем, Оливия не раз задавала себе вопрос: помнит ли доктор, как трудно приходилось ему с ней на первых порах курса лечения? Временами она чувствовала, как он словно замыкается в себе и резко уходит прочь, словно она чем-то сильно обидела его, хотя еще за минуту до этого они славно беседовали… Он как бы внезапно терял к ней интерес.
Оливия непроизвольно вздохнула. Даже если весь персонал клиники Райли знал, что она представляет большой научный интерес для доктора Хардинга, он все-таки очень занятой человек и совсем не обязан тратить на нее лишнее время.