Ее приглашали в английские фильмы и пробы были удачны. Но она так и не заключила ни одного контракта, в основном потому, что было неразумно тратить столько времени за такие мизерные деньги.
— Я пошлю ей телеграмму, — решила Карлотта. Она подошла к телефону и подняла трубку.
Когда она вернулась, чай был готов и Билли ожидал у стола, восторженно глядя на блюдо с пирожными.
— Пирожные! — сказал он, когда Карлотта вошла. — У нас гости?
— Очень мало, только ты и я, — сказала она. — Но это неважно, нам больше достанется.
Она налила себе чаю, а Билли дала чашку с молоком. Она пыталась чем-нибудь занять ребенка, но мысли ее все время витали вокруг Нормана, большой фабрики, работающей день и ночь, и бесконечного потока машин и самолетов. Совершенно неожиданно ее глаза наполнились слезами, и прежде чем она смогла скрыть их, они покатились по щекам. Билли поднялся со своего места за столом.
— Тебе больно? — спросил он.
Карлотта покачала головой.
— Я очень глупая, — ответила она.
Он приблизился к ней, внезапно обхватил ручонками ее шею и прижался лицом к ее лицу.
— Не плачь, — прошептал он. — Где у тебя болит?
Карлотта улыбнулась сквозь слезы.
— Да, — сказала она, — мне очень больно, и я не знаю, что мне делать.
— Надо принять лекарство, — серьезно посоветовал Билли.
— Боюсь, что лекарство мне не поможет, — ответила Карлотта.
Он посмотрел на нее.
— Это должно быть очень сильная боль.
— Да, — сказала Карлотта. — Заканчивай свой чай, дорогой. Я пойду наверх.
Она вышла из комнаты, по широкой лестнице вбежала в свою спальню и закрыла дверь.
Отчаяние волна за волной охватывало ее, ломая ее сопротивление и приводя в какое-то странное оцепенение. Ей казалось, что она смотрит в свое сердце и видит там только страдание и пустоту, без единого луча надежды. «Что же делать?» — спрашивала она себя. Уверенность в том, что ее очарование и красота преодолеют все препятствия, была утрачена. Норман не казался ей больше человеком, любящим ее и недостойным особого внимания. Она видела, что в нем было то, чего не доставало ей. В сравнении с ним она была пуста и ничтожна.
«Я нанесла ему удар, я ранила его, намеренно причинила ему боль», — говорила она себе. Громко повторяя эти слова, она ходила по комнате, чувствуя, что стены давят на нее, пленницу без единого шанса на спасение.
Ей хотелось сейчас же уехать в Лондон, броситься к Магде и рассказать ей о том, что произошло, но чувство стыда не позволяло ей никому, даже Магде, рассказать о том, как она вела себя с Норманом. Ей вспомнились слова приемной матери в день свадьбы. Она видела Магду в своей комнате после свадебной церемонии. Она видела грусть на ее лице и слушала ее умоляющий голос. И не обратила на это внимания. Она ожесточила свое сердце и умышленно позволила злобе и несправедливости ослепить себя, и не видела ничего, кроме своей нелепой любви к Гектору.