— Я буду очень осторожна, — сказала она кротко.
Служанка внесла чай и поставила его на стол, Гектор налил чай Карлотте и подал ей бутерброды и пирожки.
Она почти не ела, наблюдая, с каким аппетитом он съел целую тарелку сэндвичей, два-три раза брал пирог, прежде чем заметил, что он ест один.
— О, я, наверно, пожадничал? — спросил он.
— Что вы ели во время ланча?
— Ничего, — ответил он. — У меня нет времени. Я завтракаю и ужинаю, предпочитаю есть два раза в день.
Карлотта нахмурилась.
— И вы называете себя врачом! Вы, наверно, сошли с ума. Как можно работать в полуголодном состоянии?
Гектор засмеялся.
— О, мне совсем не так уж плохо, — сказал он. — Кроме того, утверждают, что в наше время люди едят слишком много. Скоро мы сможем существовать, обходясь листиком салата или апельсином!
— Это чудовищно! — сказала Карлотта. — Я расскажу Магде.
— Что ты расскажешь ей? — послышался в дверях грудной голос. — А, это доктор Макклеод, — сказала Магда, медленно входя в комнату.
— Он морит себя голодом, — пояснила Карлотта.
Магда строго посмотрела на него.
— Если это правда, то вы очень глупый юноша.
— Прежде всего, бедный, — возразил Гектор, покраснев. Он ненавидел разговоры о деньгах. — Вы ведь знаете, что в Лондоне все очень дорого, а я шотландец и знаю цену деньгам.
— В любое подходящее время здесь всегда найдется еда, — сердито сказала Магда, щедро накладывая в свою тарелку тосты и масло.
— Вы очень добры, — ответил Гектор.
— Знайте же, — сказала Карлотта. — Если Магда приглашает к обеду, нужно непременно прийти и как следует поесть. Она никогда не приглашает просто из вежливости, не правда ли, дорогая?
Магда посмотрела на Гектора. Он понравился ей, и она понимала, что даже лишения не могут отнять у человека самолюбия.
Она тяжело поднялась.
— Я жду вас к ужину завтра вечером, — сказала она Гектору. — Вы поужинаете со мной, если Карлотты не будет.
— Вы окажете мне честь, — сказал он, открывая перед ней дверь.
— Вы хотите сказать, что будете разочарованы, — резко ответила она, исчезая за дверью, ведущей в магазин.
Норман медленно поднимался по лестнице дома номер 225 по Белгрейв Сквер. Он с неприязнью вспоминал прошлое, которое хранил особняк. Здесь все напоминало ему о жене.
Эвелин обставила дом по своему вкусу, постепенно подбирая мебель, но Норману до сих пор казалось, что в этом доме он чужой, так же, как некогда он оставался чужим для женщины, на которой был женат.
Он был слишком занят после смерти Эвелин, чтобы часто думать о тех годах, которые они провели вместе. Он признавал, когда был честен сам с собой, что ее смерть не вызвала в нем сожаления; и действительно, она принесла ему чувство облегчения. Он боялся своей жены. Он никогда бы не признался в этом, и все же в глубине души он знал, что это правда. Она пугала его и ничего не делала для того, чтобы разрушить преграду, которая очень быстро возникла между ними, уже во время их короткого медового месяца.