— Мы ведь прочли почти все заявления, не так ли, дорогая?
Лиз с робкой надеждой вскинула на Мару глаза.
— Почти все, декан Бук, — подтвердила та. — Осталось всего несколько штук. Надеюсь, сегодня мы закончим.
— Чудесно. Но тогда, боюсь, у меня уже не будет никакой работы для тебя. Может, кому-то еще из преподавателей нужна помощница…
— Может быть, вам, профессор Макфэй? — Я почувствовала на себе взгляд Мары. — Вы ведь пишете книгу. Должно быть, вам приходится нелегко — вы ведь еще читаете лекции.
— Ах да, конечно! — спохватилась Элизабет. — Вы ведь пишете книгу о Дэлии Ла Мотт, не так ли? И как она продвигается?
— Неплохо, — соврала я. Правда состояла в том, что в последние недели я даже не прикасалась к книге. — Слишком много материала, который нужно просмотреть.
— Ну тогда почему бы Маре вам не помочь? Я могу закрепить ее за вами в качестве студента-исследователя.
Декан лучезарно улыбнулась нам обеим — впервые за все время, что я пробыла в ее кабинете, я увидела на ее лице живое выражение. Судя по всему, она была страшно горда собой — ну еще бы, одним махом решила две проблемы.
Сказать по правде, помощь мне бы не помешала. Второй день семестра — а мой портфель уже распух от тетрадок с эссе, которые вчера писали мои студенты. Может, поручить Маре их проверить? Хотя слушать, как она коверкает слова, было мучительно, однако писала она на редкость грамотно, педантично соблюдая все до единого правила и при этом не забывая о пунктуации. Можно еще попросить ее каталогизировать рукописи Дэлии Ла Мотт, размечталась я.
— А что, неплохая идея! — кивнула я. — Если Мара, конечно, не против, — поспешно добавила я, покосившись на девушку.
Только тут мне пришло в голову, что мы с Лиз разговариваем о ней, словно она какая-то вещь, которую декан предлагает одолжить мне на время. Однако Мара, похоже, радовалась не меньше Лиз.
— Для меня честь работать с вами, — заявила она. — Буду рада помочь.
Единственной ложкой дегтя, омрачавшей мое безоблачное счастье, была мысль о Ральфе. Он так и оставался вялым и бесчувственным. Иной раз, глядя, как он, свернувшись клубком, лежит в своей корзинке, я говорила себе, что хорошо его понимаю. Холода в эту зиму стояли лютые, причем везде, от Нью-Йорка до Флориды, где померзли все цитрусовые, а черепах волонтеры вылавливали и отогревали в гостиницах, иначе они бы попросту не дожили до весны. Но Фейрвик побил все рекорды. Такого морозного января не помнили даже старожилы. Я бы тоже, если честно, с удовольствием впала в спячку.
Когда же январь сменился февралем, до меня вдруг дошло, что прошел уже целый месяц, а состояние Ральфа без изменений, и я решила, что обязана что-то сделать. Аккуратно завернув мышонка в ту плетеную сетку, которую в свое время ссудила мне Суэла, я отвезла его к ветеринару.