Осеннее солнце палило немилосердно, так что даже привычная ко всему кожа Джона Наматжиры чувствовала его злую ласку. Белые всегда спрашивали: не тот ли он самый Наматжира? Иногда, когда ему очень хотелось выпить, а денег на выпивку не было, он отвечал утвердительно. Тем более что тот Наматжира, хотя он и был Альберт и за чьи картины сегодня дрались все музеи мира, тоже пил и, кажется, все-таки был каким-то его дальним родственником. А что касается времени, белым, похоже, было наплевать, что знаменитому «художнику», которого они угощают стаканчиком виски, уже исполнилось – учитывая, что он родился в 1902 году, – больше ста лет… Джон, правда, иногда чувствовал себя именно на столько. Вот, к примеру, как сегодня – голова ужасно болела после вчерашнего: то ли от дрянного виски, то ли оттого, что здоровяк Тедди Бронсон, крепко саданул ему тогда в левую скулу, хотя Джону всего лишь хотелось выпить. Очень сильно хотелось, но он совершенно не думал брать тот бумажник у заезжего русского журналиста, приехавшего писать репортаж о «лунном ландшафте опалового края». Джон слышал – русский именно так собирался назвать свою статью. Вроде как до него ни один писака такого не накропал про «лунный ландшафт». Оно, конечно, правда – картина, которая открывалась новому взгляду на бескрайние поля с тысячами отверстий шахт, где когда-то рылись в поисках счастья старатели, может, и напоминала Луну, но – великие духи предков! – даже Джон, наверное, смог бы придумать что-то поновее такого избитого штампа. И ведь бумажник нашелся потом, русский сам его куда-то запрятал, а Тедди все равно врезал ему своим молотоподобным кулаком. Элизабет, жена Тедди, правда, пожалела его. И даже дала с собой сегодня утром бутылку крепкого пива, черного и густого. Если бы не они – в смысле, Элизабет и бутылка, – Джону пришлось бы совсем плохо. Чем-то Элизабет была утром расстроена – вроде Тедди как-то повздорил потом с тем русским, а потом не ночевал дома… У Джона, впрочем, так болела голова, что он не прислушивался сильно к ее словам. Еще раз помянув добрым словом жену Тедди, он отхлебнул из горлышка маленький, совсем маленький глоток и подтащил к себе очередной кусок породы.
Он сидел, скорчив ноги, на краю одного из многочисленных отверстий шахт, которые испещряли все вокруг, куда бы ни кинул взор. Кто в ней рылся и когда, была ли она «удачливой», или неизвестный старатель так и отковырялся в ней без единого счастливого дня, Джону было неизвестно. Он выбрал это место просто потому, что надо было где-то сесть и попытаться «нащелкать» хотя бы на еду. Ну и на выпивку, само собой… И кроме того, эта шахта была не так далеко от поселка, а Джону сегодня совсем не хотелось тащиться куда-нибудь в глубь пустыни. Хотя какой там поселок – магазинчик Тедди да несколько жестяных хижин, в которых жили или, вернее, прозябали с десяток-другой искателей шального богатства. Некоторые из них приехали сюда уже лет двадцать назад – и все так же рылись в красноватой глине, мечтая, как и в первый день поисков, что наконец-то сегодня они найдут свой боулдер