…И пыль, пыль под босыми ногами, какая обувь, зачем обувь, босой ногой так приятно чувствовать теплую пыль, когда загоняешь добычу. Это уже потом, спустя поколение, после того как они пришли на это место (что такое «материк»?), уже родились дети. Много детей. Расселение идет быстро, и надо много еды, но ее хватает. Ирригация помогает, но охота – это святое! И как здорово охотиться здесь, далеко от поселений, куда раньше никто не заходил, главное – держаться подальше от того места, не подходить к тем кустам, там может быть опасность, но кто-то (Эдвард? Я? Он-неизвестный? Мы-вместе-в-том-теле?) подбегает все же слишком близко, и громадное тело вымахивает из кустов…
…Джон опять стоит на краю заброшенной шахты, напротив – умирающий Эдвард. Между ними – опаловая ящерица, переливающаяся на солнце. Он здесь и одновременно там, на обряде инициации, случившемся много лет назад, и еще – он там, неизвестно сколько лет назад, на той охоте. И ящерица тоже там, только она не опаловая – она серая, так что ее не видно в кустах, когда подкрадываешься к кенгуру. И она не маленькая, о, она совсем не маленькая! Когда потом по телевизору будут показывать четырехметровых комодских варанов в передаче ВВС, Джону уже будет известно, что они просто жалкие потомки той ящерицы, потому что она больше, много больше. Потому что даже кости семиметровой твари, хранящиеся в зоологическом музее Мельбурна, про которую им будет рассказывать на уроке мистер Нойборн, – это кости молодой особи, которая будет еще расти. Мистер Нойборн этого не знает и с восхищением рассказывает про эту тварь, которую он называет «мегалания», а Джон спорит с мистером Нойборном, утверждая, что ящерица была больше, чем семь метров. Он не знает, откуда он это знает, – подробности обряда инициации уже стерлись из памяти, – но он знает, а мистер Нойборн сердится и выгоняет Джона из класса…
…А хвост громадной ящерицы крушит кости неудачливому охотнику, так что смерть наступает мгновенно, тело смятым комком отлетает в кусты. Я-Эдвард и он-неизвестный с воплем подбегаем ящерице. Нас много, и мы ее одолеем! Но эта тварь («мегалания»?) очень проворная. Она хватает своими зубами за ногу ближайшего охотника и трясет его, мы швыряем в нее копья. И она отпускает ногу – из раны струится кровь. И вся рана в мерзкой слюне, тягучей, дурно пахнущей, изо рта ящерицы она свисает длинными нитями. Мы оттаскиваем раненого в сторону, а ящерица нас не преследует, она поворачивается и идет, виляя всем телом, к мертвому охотнику – обедать. Мы видим, что помочь ничем нельзя, и уходим, унося раненого. Охота сорвана. Какая уж тут охота, тем более что раненому плохо – он серый, он в поту, он (как Эдвард?) глотает, пытаясь бороться с тошнотой, потом перестает отвечать на вопросы, потом умирает. Я-Эдвард-мы видели много смертей и знаем, как выглядит мертвый, ошибки быть не может. Мы хотим его похоронить. Но это и некогда, и, кроме того, громадная ящерица неторопливо идет за нами, не нападая, но и не отставая. Так что мы бросаем ей тело, чтобы задержать ее. Но, уходя, мы смотрим на нашего товарища и видим странное-необычное-страшное: мертвый встает! Он тупо ходит по поляне, натыкаясь на камни, завидев нас, пробует идти за нами, но тут ящерица, к которой уже присоединилась и вторая, с такой же мерзкой слюной во рту, настигают его – он даже не делает попыток убежать от них, – валят и начинают разрывать на части…