Ее я заметил последней. Но узнал ее сразу, хотя она сидела ко мне спиной, забившись в угол. Почти неприметная девушка с коктейлем, курящая сигарету за сигаретой. Она была немного похожа на охотницу за сумочками, с ее резкими движениями и волосами, торчащими во все стороны. Я надеялся, что она пришла сюда не затем, чтобы красть. Впрочем, в подобном месте это все же лучше, чем продавать. Может быть, она ждала, что с ней кто-нибудь заговорит? Тогда я должен стать первым. Вышибала не показывался. Я с усилием толкнул дверь бара. Мой ужасный вид никому не показался странным. Может быть, они подумали, что я явился сюда с маскарада? Нет, скорей всего, им было просто наплевать, что в их ряды затесался тип, избитый до полусмерти.
— Майя! — крикнул я.
Она, разумеется, меня не услышала — из-за грохота усилителя над ее головой. Я осторожно положил руку ей на спину — до ее плеча она просто не дотягивалась. И стал терпеливо ждать, когда она обернется. С пластиковой коробкой от «Таппервэа»[47], в которой хранилась аптечка, к нам подошел вышибала и тоже стал спокойно ждать вместе со мной.
Она повернула голову и ошарашенно на меня посмотрела. На несколько секунд я растворился в ее глазах. Они очень напомнили мне глаза мамы. Затем она перевела взгляд на вышибалу и взяла у него из рук коробку. Она присела передо мной на корточки и разорвала на мне штанину. Она так умело обрабатывала мои раны, словно делала это каждый день. Она возилась со мной в окружении всех этих типов и проституток, которые, гогоча и виляя бедрами, направлялись прямиком в ад: делала дезинфицирующие примочки и компрессы, останавливала кровь, прикладывала вату и перевязывала раны километрами бинтов. Последним предметом ее заботы стала ссадина у меня над бровью. Управившись со всем этим, она улыбнулась. Я прикоснулся разбитыми губами к ее горячему лбу.
Майя продолжает улыбаться и тогда, когда мы переступаем через порог ресторанной кухни. Белая мраморная рабочая поверхность стола возле раковины безупречно чистая. Она прикладывает к ней по очереди свои горящие щеки.
Мое открытие меня потрясло. У меня дрожат руки. Пусть Майя сейчас просто сядет. Ей не нужно ничего делать. Я все сделаю сам.
* * *
Пока он разбивает яйца вилкой, я смотрю на его спину. На его бурое плечо, на его фиолетовый распухший висок. И улыбаюсь, замечая, что он нервничает. Я умираю от голода.
Он нарезает цикорий и смешивает его с майонезом. Рот из помидора, нос из картошки в мундире. Со сковородки на него смотрят глаза. Они не плачут. Они почти готовы.