— Скажи мне ее имя.
Гурни наконец понял, что происходит. Нардо положил на кон все — всю свою жизнь, — чтобы заставить противника ответить на этот вопрос. Дермотт в свою очередь был готов на все, чтобы сохранить контроль над ситуацией. Гурни не знал, понимает ли Нардо, насколько человек, которого он пытался сломить, одержим манией контроля. Ребекка Холденфилд, равно как и все, кто что-то смыслил в серийных убийцах, утверждала, что они добивались контроля любой ценой, шли на любой риск. Ощущение всемогущества и всеведения — вот в чем было их высшее наслаждение. Вставать на пути у этой мании без оружия в руках было самоубийством.
Непонимание этого обстоятельства поставило Нардо лицом к лицу со смертью, и на этот раз Гурни не мог спасти его, закричав, чтобы он подчинялся. Это была одноразовая тактика.
Жажда крови со скоростью грозового облака застилала Дермотту глаза. Гурни еще никогда не чувствовал себя настолько бессильным. Он не знал, как остановить палец, лежащий на курке.
И тогда он услышал голос, ясный и прохладный, как чистое серебро. Вне всяких сомнений, это был голос Мадлен, много лет назад произнесший эту фразу, когда Гурни бился над одним безнадежным делом и почти отчаялся:
— Из тупика всегда есть один выход.
Ну конечно, понял он. Это же до смешного очевидно. Надо просто развернуться и пойти в другую сторону.
Чтобы остановить человека, одержимого желанием контролировать ситуацию и готового на убийства, чтобы сохранить контроль, необходимо было пойти против собственных инстинктов. Слыша голос Мадлен в голове, он понял, что ему нужно сделать. Это было возмутительно, откровенно безответственно и с юридической точки зрения необратимо, если что-то пойдет не так. Но он знал, что это сработает.
— Давай, давай, Грегори! — закричал он. — Застрели его!
Возникло секундное замешательство, когда оба мужчины, казалось, пытались совладать с тем, что только что услышали, как будто необходимо было примириться с громом, раздавшимся среди ясного неба. Дермотт несколько отвлекся от Нардо, и гусь немного сдвинулся в сторону кресла, в котором сидел Гурни.
Губы Дермотта растянулись в мрачном подобии улыбки.
— Что вы говорите? — переспросил он подчеркнуто непринужденно, и Гурни услышал в его голосе неуверенность.
— Ты слышал, что я сказал, — ответил он. — Я сказал тебе пристрелить его.
— Ты… сказал… мне?..
Гурни нарочито нетерпеливо вздохнул:
— Ты тратишь мое время.
— Трачу время?.. Ты что о себе вообразил? — Гусь с револьвером сдвинулись чуть дальше в его направлении. Непринужденность исчезла.