- Нет. Мне ещё слишком сложно читать немецких философов в подлиннике. Я читала Освальда Шпенглера в переводе, но как-то он у меня не пошёл. Может быть, перевод...
- Между прочим, Шпенглер из Гамбурга. Может быть, дело и не в переводе. Я его тоже до конца не дочитал. "Закат Европы" я имею в виду. Начало мне очень понравилось. Мысль о повторяемости, цикличности развития цивилизаций мне очень понравилась. Но потом он ушёл в сравнение культурных периодов: греческих, египетских, западноевропейских. Я не такой большой эрудит. Мне нужно было просто ему поверить, что дорическая капитель является в Греции тем, чем в Европе - готические формы или фуга в музыке. Я, честно, даже уже не помню, что там чему соответствует. И был готов принять на веру его постулаты. Но только до определённого момента. До того момента, как он стал говорить о современности, о вещах, которые я понимаю. Когда мне говорят, что современная физика отражает некое иллюзорное состояние умов учёных, я в это не верю. Вся современная техника стоит на теоретическом знании. Если бы теоретическое познание было иллюзией, не было бы атомной бомбы. Дальше я не стал читать, инвестировать своё время. Для того, чтобы я поверил каким-то умственным построениям, нужна, как минимум, точность в деталях, которые мне известны.
Они приехали на Эспланаде и оставили Карла на длинной стоянке напротив Колоннаден штрассе. Когда проходили мимо огромной рекламы сигарет, Лора сказала:
- Знаешь, как это называется? Германия, пожирающая своих детей.
- Ты драматизируешь. Хотя, конечно, курить вредно.
- Можешь бросить? Не укорачивай мою часть твоей жизни.
- Уже бросил.
- Когда?
- Сейчас. На этом месте. - Он вынул сигареты и бросил в урну.
На следующий день около пяти часов Хайнц осознал, что плохо себя чувствует. Он чувствовал себя так уже после обеда, но осознал только, когда, сев писать е-mail в Гонконг, увидел свои очень бледные и даже немного дрожащие руки. Тут он сразу заметил, как пересохло во рту, стекал по бокам пот, как влажные волосы прилипли ко лбу и затылку.
Он потряс головой, но ответом была только лёгкая дурнота. Он не понял, что это. Немного посидел, глядя перед собой, потом покончил с электронной почтой и съездил к себе на квартиру принять душ и переодеть рубашку. Ему надо было ещё переговорить с Вебером, обсудить политику относительно Франкфурта. И только войдя к тому в кабинет и увидев второго зама с сигаретой, Хайнц понял. Он попросил закурить, сказав, что забыл свои дома, и посидел несколько минут молча, оживая. Вот оно что. Так вот оно что.