Входная дверь была приоткрыта, но он все же позвонил.
— Иди кругом! — крикнула сестра.
Сидит на террасе.
Он спустился с крыльца и обошел дом. Газон был такой мягкий, что захотелось снять сандалии.
Сестра встала и обняла его. От нее пахло сумерками и вином. Постриглась… Ему показалось, что и цвет волос изменился — стал темнее. Черты лица как будто заострились… натянутая кожа. Похудела. Через два месяца стукнет сорок. Восемнадцатого октября. Интересно, будет ли она отмечать сорокалетие? Вряд ли…
— Стакан вина? Белое, холодное…
— С удовольствием. И стакан воды.
— Я не слышала, как ты подъехал.
— И знаешь почему?
— Почему?
— Потому что я приехал на велосипеде.
— Ну да?
— На машине не проехать. Город похож на склеротика — все сосуды забиты.
— Праздник?
— Да. Ты была в городе?
— А ты?
— Был… но с другой целью. От развлечений воздержался, — улыбнулся Винтер.
— Ты сноб. Каким был, таким и остался. Но по части одежды делаешь большие успехи.
— Я не остался, каким был. Я стал другим.
Сестра налила ему вина и пошла за водой.
— Столкнулась с Ангелой на той неделе, — сказала она, ставя на стол бутылку минералки и два высоких стакана. — В коридоре, после обхода.
Она села рядом с ним на садовый диванчик.
— Вот как…
— Она почти ничего не говорила. У тебя, что ли, учится… А о деле — вообще ни слова.
— О каком деле?
— О ваших отношениях…
Винтер ждал продолжения. Сестра — врач-терапевт в Сальгренска, а Ангела недавно устроилась туда же. До этого работала в мольндальской больнице.
— Подумай… две женщины во всем мире, которые для меня что-то значат — и обе врачи… К чему бы это?
— Просто ты — клинический случай, — не задумываясь ответила сестра, — что здесь непонятного? А про маму забыл?
— Нет, конечно. И мама.
— Когда ты с ней говорил в последний раз?
— Она звонила недели две назад. А ты?
— Вчера.
— И как она?
— Думаю, пропустила пару мартини к ленчу. — Они засмеялись. — Нет, серьезно, мне кажется, она стала поменьше выпивать. Наверное, отец ей что-то сказал.
— Отец? Шутишь…
— Эрик! А с отцом ты когда говорил?
Винтер отхлебнул вина. Руки дрожали. Он покосился на сестру — заметила, но промолчала.
— Когда они уехали… когда они уезжали в Испанию.
— Знаю.
— А я подтвердил лишний раз.
— Два года. Это большой срок.
— У него был выбор. Он мог бы распорядиться своими деньгами по-иному. И я не имею в виду себя или нас с тобой. Это его деньги. У меня есть свои… Странно другое — у меня нет ничего, что когда-то принадлежало ему. — Он поставил стакан. — Это ненормально. Но… он выбрал то, что выбрал.
— А это не утомительно — всегда быть судьей?