— Разве? Надо следить за речью… Просто я окрестил ее Хеленой… для, так сказать, конкретности мышления.
— Почему именно Хеленой?
— Ее нашли у озера Дель, неподалеку от Хеленевика.
— Хеленевик? Никогда не слышала.
— Деревушка в несколько домов по другую сторону шоссе. Красивые дома, красивые виды.
— Значит, Хелена?
— Да… я думаю о ней как о Хелене. И думаю о ее детях.
Винтер заметил, как Лотта поежилась — скорее, от его слов, чем от вечерней прохлады.
— Тогда надо как можно скорее установить ее личность, — тихо сказала она. — И место жительства.
Он не ответил.
— Я что, не права?
— Конечно, права… но знаешь, у меня приступ пессимизма. Опять надо спускаться в ад. Раз за разом спускаться в ад. Может, это только сегодня вечером… Может, придется дожидаться, пока кто-то позвонит и пожалуется, что она не платит за квартиру.
— Когда это будет!
— Четыре месяца, — со знанием дела произнес Винтер и снова сел.
— Шутишь!
— Хорошо бы… хорошо бы это была шутка.
— А ты поделился своим пессимизмом с сотрудниками?
— Конечно же, нет.
— По-моему, это и есть твоя главная проблема. Не только в этом случае. Всегда.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты знаешь, что я хочу сказать.
— Я постоянно делюсь с коллегами. Это само собой разумеется. Входит в работу.
— Но не пессимизмом.
— Нет. Пессимизмом — нет.
— А со мной делишься. В том числе и пессимизмом.
— Куда ты клонишь? — Он поднял бокал.
— Ты прекрасно понимаешь, куда я клоню.
Он молча отпил вина. Во рту разлилась приятная горьковатая прохлада.
— Одиночество — тяжелый груз, — сказала Лотта. — Поверь мне, я знаю, о чем говорю. И приехал ты сегодня не затем, чтобы повидаться с заброшенной сестрой. Ну ладно, ладно! — Она подняла руку, предупреждая его возражения. — Ты приехал не только повидаться с заброшенной сестрой. Тебе надо было окатить кого-то своим пессимизмом, вылить его на чью-то голову… избавиться. И тогда ты сможешь продолжать работу.
— Что-то вроде исповеди?
— Для тебя — да. Для тебя сомнения — грех.
— Эк, куда…
— И ты всегда был таким. С детства.
— Не знаю, что на это ответить.
— А я тебе скажу. Ты должен ответить, что хочешь жить нормальной жизнью, а для этого тебе нужен кто-то, с кем ты можешь обсудить свою жизнь, а твою жизнь нормальной не назовешь.
— Я живу ненормальной жизнью?
— Я имею в виду твою работу. У тебя другой жизни нет.
— Перестань, Лотта.
— Человек не может жить только одной жизнью. Двадцать четыре часа в сутки.
— Я и не живу. А если иногда и живу, то только потому, что это мой долг.
— Слишком часто. Не иногда, а почти постоянно.
— Но ведь это от меня не зависит… — Он встал, покачнулся и посмотрел на часы. Двадцатичасовой рабочий день. Первые, самые важные часы…