— Все предельно ясно.
— Теперь взглянем на дело с другой стороны. Когда два пути, по которым развивалась мысль, скрещиваются, точка пересечения дает максимальное приближение к истине. Возьмем теперь за исходную точку не леди Фрэнсис, а гроб и пойдем назад. Боюсь, этот гроб окончательно убеждает нас в том, что леди Фрэнсис умерла. Но, кроме того, он означает официальные похороны, свидетельство врача и разрешение полиции. Если бы леди Фрэнсис убили каким-нибудь примитивным способом, то труп зарыли бы во дворе. Но тут все открыто и гласно. Что это означает? А то, что ее умертвили настолько необычным способом, что даже врач не заподозрил насильственной смерти, — может быть, отравили каким-то редким ядом. И все-таки странно, что они позволили врачу освидетельствовать ее, — разве что подкупили врача… Но это очень маловероятно.
— А не могли они подделать свидетельство?
— Это опасно, Уотсон, очень опасно. Не думаю, чтобы они на это решились… Эй, стойте!.. Мы только что проехали ломбард, значит, следующий дом — лавка гробовщика. Уотсон, ваше лицо внушает доверие, зайдите к ним и спросите, на какое время назначены завтра похороны клиента с Полтни-сквер.
Женщина за прилавком доверчиво рассказала мне, что похороны состоятся завтра в восемь утра.
— Вот видите, Уотсон, никаких тайн и уловок. Им как-то удалось оформить все официально, и теперь они считают, что бояться нечего. Что ж, у нас один выход: идти напролом. Вы вооружены?
— Вот трость!
— Ну ничего, как-нибудь пробьемся: «Ведь трижды тот вооружен, кто прав»[14]. Мы просто не можем дожидаться полиции, положение не таково, чтобы педантично блюсти букву закона… Поезжайте, пожалуйста. Будем пытать счастья вместе, Уотсон. Нам ведь не впервой.
Он резко дернул за шнурок у двери большого темного дома. Дверь немедленно открыли, на пороге полутемного холла мы увидели высокую женскую фигуру.
— Что вам угодно? — сухо спросила женщина, пытаясь разглядеть нас в темноте.
— Мне нужен доктор Шлезингер, — ответил Холмс.
— Здесь нет никакого доктора Шлезингера!
Женщина хотела захлопнуть дверь, но Холмс придержал ее ботинком.
— В таком случае мне нужен человек, который живет в этом доме, как бы он себя ни называл! — настойчиво сказал Холмс.
Она помедлила, потом все-таки впустила нас.
— Что ж, входите, мой муж никого не боится.
Она заперла парадную дверь, ввела нас в гостиную, зажгла свет и вышла, попросив минутку подождать.
Но нам не пришлось ждать и полминуты: не успели мы окинуть взглядом комнату, в которой очутились — пыльную, с изъеденной молью мебелью, — как дверь отворилась, и в гостиную неслышным шагом вошел высокий лысый человек. Его широкое багровое лицо с обвисшими щеками сияло преувеличенным добродушием, с которым никак не вязалось жесткое выражение беспощадного рта.