— Лев охотно относился бы к вам как к брату, если бы вы не сделали это невозможным, — перебила его Ванда. — Вы всегда были неприступны, но раньше все же бывали минуты, когда он мог быть вам ближе. Теперь же он должен был бы поплатиться своей гордостью, если бы попытался разрушить ту ледяную холодность, которую вы проявляете по отношению ко всему, что окружает вас здесь. Было бы совершенно напрасно, если бы мать или брат с любовью пошли вам навстречу; они все равно не нашли бы в вашей душе отклика.
— Вы судите совершенно правильно и беспощадно, — медленно произнес Нордек. — Но спросили ли вы хоть раз, что сделало меня таким? Было время, когда я был другим, по крайней мере, по отношению к вам; когда вы могли управлять мной одним взглядом, одним словом, когда я терпеливо подчинялся даже вашим капризам. Вы могли сделать со мной многое, может быть — даже все. Что вы этого не хотели, что вы предпочитали моего брата, было, пожалуй, естественно… что бы вы стали делать со мной?! Но вы должны понять, что это произвело переворот в моей жизни. Теперь я считаю за счастье, что мои юношеские мечты были разрушены, а то моя мать, вероятно, захотела бы повторить драму, которая разыгралась много лет тому назад, когда один из Нордеков женился на Моринской. Может быть, вы подчинились бы этому семейному желанию, а меня постигла бы та же участь, что и моего отца. Судьба оградила нас от этого, и теперь все предано забвению; я хотел только напомнить вам, что вы не имеет никакого права упрекать меня в суровости. Разрешите теперь проводить вас до лесничества?
Ванда молча выразила свое согласие.
Они по-прежнему расстались врагами, но оба почувствовали, что борьба между ними приняла другое направление, хотя, быть может, не стала благодаря этому менее ожесточенной.
Обе комнаты, занимаемые Фабианом, окнами выходили в парк и были изолированы от остальных помещений замка. Когда княгиня приказала приготовить для сына комнаты своего умершего мужа, которые до тех пор пустовали, бывшему воспитателю была выделена маленькая, прилегавшая к ним комнатка, которая, на ее взгляд, была вполне подходящей для доктора. Однако Вольдемар сразу же после своего приезда нашел это помещение никуда не годным, велел открыть расположенные в другом конце замка комнаты для гостей и выбрал две из них для Фабиана, причем коридор сразу же был заперт, чтобы его не беспокоила беготня прислуги. Случилось так, что именно эти комнаты были специально подготовлены для графа Моринского и его дочери, которые нередко неделями жили в Вилице.