Походы «за зипунами» со временем приобрели еще одну функцию: они давали выход неуемной, разрушительной энергии, копившейся на Дону. В первой половине столетия эта энергия обыкновенно обращалась на юг, к Черному морю. Казаки ходили «под турские городы и под крымские села», громили ногайские улусы. Эти опустошительные набеги и тщательно подготовленные военные экспедиции, подобно захвату Азова в 1637 году, заставили турецкое правительство всерьез обеспокоиться защитой своих городов. Устье Дона было укреплено артиллерией, каланчами и даже перекрыто цепями, отчего «учала на Дону быть скудость большая». Потребность в добыче побудила казаков перенести свои набеги на Каспий.
В условиях возрастающей социальной напряженности переориентация активности казачества имела важные последствия. Ведь Каспий — это еще и Волга с ее прибрежными городами и торговыми караванами. Разбойничьи походы поэтому легко обращались в «воровские», приобретали привкус социальный, антигосударственный, который приходился по вкусу голытьбе. Прежние обиды, нанесенные приказными и помещиками, были еще свежи в ее памяти, и «поворовать» в имениях было для них так же соблазнительно, как и «пошарпать» в персидских владениях.
Поход Василия Уса в 1666 году на «государеву службу», сопровождавшийся погромами помещичьих владений, убедительно показал, что на Дону скопился избыток «голутвенного материала», ищущего выход для своей энергии. Нужен был лишь вождь, авторитетный и удачливый, способный повести за собой. И он скоро появился.
История — всегда непрерывная цепь событий, сплетение людских судеб. В 1665 году пересеклись пути Степана Разина и боярина князя Ю. А. Долгорукого, в будущем главного усмирителя разинского движения. У воеводы под началом были отряды донских казаков. Атаман Иван Разин, старший брат Степана Тимофеевича, вопреки воле Долгорукого якобы отпустил одну из станиц домой. Боярин нарядил погоню, казаков вернул, а дерзкого атамана велел казнить.
Каждый из них верил в свою правду. Иван Разин с товарищами считали себя вольными казаками, которые служили государю по доброй воле, собственному хотению, а не принуждению; Долгорукий же увидел в их поступке измену, бегство с поля боя. Он, собственно, творил не произвол, а соблюдал Соборное уложение.
Расправляясь с атаманом, князь вряд ли что-то ведал о его брате, Степане Разине. Зато Степан Разин хорошо знал про Долгорукого. Вражда оказалась смертельной, кровью искупаемой. Современники, для которых обычные человеческие мотивы поведения были понятнее и ближе, чем фигурирующие в нашей историографии закономерности, увидели в Разине мстителя за старшего брата. Едва ли стоит сомневаться в побудительной силе подобного мотива. Во всяком случае, в XVII веке он признавался достаточно серьезным.