— Люси, мне надо задать вам несколько вопросов. Очень важно, чтобы вы со мной были откровенны, а я обещаю заботиться о вас и впредь.
Люси кивнула.
— Сегодня после полудня сюда приходила полиция и расспрашивала о пропавших недавно в клубе вещах, в частности о серебряной рамке леди Уэстон. Вам что-нибудь об этом известно?
— Только потому, что я сидела за решеткой, сразу надо думать на меня? — сердито проговорила Люси, но в ее вызывающем тоне не было искренности.
— Вы взяли эти вещи?
Люси опустила глаза.
— И другие вещи тоже? Шарф и деньги?
— Да. — Люси подняла глаза, и в них промелькнула паника. — Что же теперь со мной будет, мисс? Мне снова идти в тюрьму?
— Нет, не обязательно. Полиции, конечно, придется об этом сообщить, но если вы будете со мной откровенны, я приложу все усилия, чтобы вам помочь. Скажите мне, почему вы взяли все эти вещи? Ни одна из них не была особенно ценной, для чего же подвергать риску свою свободу?
Люси пожала плечами.
— Мне это, мисс, трудно объяснить. Я и сама-то толком не знаю, почему их взяла, но девочка на той фотографии так была похожа на мою. Я знаю, красть нехорошо, но мне так хотелось иметь что-нибудь напоминающее мою дочь, что-нибудь, что я могла бы сохранить. — Она посмотрела на Селию: Люси отчаянно хотелось, чтобы та ее поняла. — У этих женщин… у них есть дети, у них есть кого любить, а кому-то там досталась моя дочь, и я хотела хоть что-то получить взамен. С ней я чувствовала себя человеком. Она была единственным существом, которое во мне нуждалось, только из-за нее я и думала, что тоже могу для кого-то сделать что-то стоящее.
Люси заплакала, и Селия подошла и села рядом с ней, злясь на себя, что до этой минуты даже не замечала, насколько расстроена была девушка.
— Почему же вы отдали ее, если были к ней так привязаны? — мягко спросила она.
— Мне, мисс, казалось, что у меня просто нет выбора. Все говорили, что так будет лучше, и я поддалась на их уговоры. Наверное, поскольку я уже сидела в тюрьме, мои слова звучат глупо, но меня беспокоило, что обо мне подумают люди и как это скажется на судьбе дочери. Да что говорить, — добавила она, явно пытаясь убедить саму себя, — как я могла позаботиться о маленьком ребенке?
«Действительно, как она могла о нем позаботься?» — подумала Селия.
— А как насчет ее отца? Неужели он не мог помочь хотя бы деньгами?
Люси фыркнула.
— Он не признавал ее за свою дочь. Так ему велела его семья. Его родственники сказали: это лишь ее слово против твоего, а кто поверит преступнице?
— А ваша семья?
— О, моя мать мне тут же поверила. Она заявила, что я дважды опозорила нашу семью и что с тюремным сроком она ничего поделать не может, а вот с ребенком быстро разобралась бы. И мать ничего не рассказала моему отцу. По ее словам, если бы отец обо всем узнал, его бы это прикончило. И он до сих пор не знает, что у него есть внучка. — Люси вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Может, и к лучшему. Он всех этих мучений не заслужил.