— Хочешь посмотреть на Матово из тамбура?
— Пойдем, Андрей.
Поезд шел, всё увеличивая скорость.
…Мелко и медленно перебирая руками, Дубравин передвигался вперед, ища ногами хоть какую-нибудь опору, потому что руки уже отрывались. И он нащупал её. Это было ребро зольника. Сразу стало легко.
Уже не раздумывая больше, Виктор Степанович открыл рамку жезлоуловителя и, держась за неё, продвинулся до самого края зольника. Правее и ниже находился короткий отросток пожарной трубы. Он поставил на отросток одну ногу, а на неё вторую, потому что места для обеих ног не хватило. Уцепившись за какую-то тягу, опустился ещё ниже на лафет бегунковых колес. Теперь над ним была узкая длинная площадка, такая, как с левой стороны котла, по которой можно дойти до концевого крана. Он поздно понял свою ошибку. С пожарного отростка надо было сразу карабкаться на площадку, а не спускаться вниз. Назад теперь не пробраться.
Он держался за край площадки, упираясь ногами в лафет, сильно изогнув спину. На стыках рельсов лафет подбрасывало, и эта ненадёжная опора прыгала под ногами. Мокрые волосы высохли и уже не липли к глазам. Совсем рядом с грохотом бились многотонные дышла, бешено вертелись огромные колёса. Один оборот — шесть метров. Двести пятьдесят оборотов делали колёса в минуту. Они сливались в сплошные диски, перекрещенные бьющимися дышлами. Дальше идти некуда. Он смотрел на вертящиеся колеса и дышла и не мог оторвать от них взгляд. Они притягивали. Он не хотел, ему невыносимо было смотреть в этот страшный водоворот металла, но смотрел, и тело, уже не подчиняясь разуму, клонилось туда. Масляные брызги ударили в лицо. Это сбросило с него оцепенение. Ноги оторвались от лафета, в каком-то неестественном прыжке дёрнулось, подпрыгнуло и замерло тело. Теперь согнутая в колене нога лежала на площадке, словно вцепившись в неё, а руки обняли эту заветную полосу железа с обеих сторон: сверху и снизу. Голова, вторая нога и весь корпус повисли в воздухе. Колёса оказались совсем близко, и волосы едва не касались их.
Теперь весь смысл его жизни заключался в том, чтобы втянуть на паровозную площадку своё тело. И, когда он сделал это и лицо приятно охладилось металлом, мысли его отвлеклись, но он всё же подумал, что забыл сделать что-то важное, без чего ему нельзя жить. Он никак не мог уловить, что же ещё надо сделать. Надо решить какой-то главный вопрос. Вот вертится всё время в голове, но никак за него не ухватишься. Значит, помощник так и не подтянул подшипник, хотя говорил ему об этом дважды. Как же он, сам машинист, не терпит указаний. А теперь, когда переместились на площадку колеса, слышно, как стучит. Может выплавиться.