Егор смотрел на это постепенное разрушение и радовался тому, что сама Ганнушка здесь, рядом с ним, цела и невредима. Прилив продолжался. Пока они разговаривали, вода совсем подобралась к Ганнушке, плескалась у ее ног, омывая с них горячую золотую пыль. Тогда они поднялись и пошли к дому, крепко держась за руки. Тропинка извивно вела по склону сопки к вершине Орлиного Гнезда, где Егору и Ганнушке предстояло начинать неразлучную жизнь…
Трудной оказалась эта жизнь — с частым недоеданием, безденежьем, лютой нуждой. Пока все трое мужчин были дома, еще удавалось кое-как связывать концы с концами. Но со смертью деда и арестом Степана, с призывом в армию Егора хозяйство в доме пошатнулось, исчез хотя и скудный, но все же постоянный заработок.
Сердце у Егора обливалось кровью в тот день, когда он вернулся из бухты Диомид и увидел мать, склонившуюся над лоханью с грудой чужого белья. В комнате клубился густой пар, и Егор не видел Ганнушки, лежавшей на кровати.
Мать подошла к Егору, положила ему на плечи мокрые, пахнущие мылом и жавелем руки, уткнулась лицом в грудь сына и беззвучно заплакала. Потом искоса глянула в сторону Ганнушки и повела Егора к ней.
Увидя жену в постели, Егор забеспокоился.
Ганнушка смущенно посмотрела в лицо Егору усталыми, но по-прежнему прекрасными глазами.
— Андрейкой хотим назвать, — сказала она. — Вот и мама тоже согласна.
Егор вдруг вспомнил, что нового его товарища — Кронштадтца — тоже зовут Андреем, и эта случайность обрадовала, показалась знаменательной и счастливой.
— Добрый хлопец. Спасибо, Ганнушка. А назвали — лучше и не придумать.
А потом он взялся прилаживать колыбель, которую принес из кладовой.
— Чье это? — спросил Егор мать, показав рукой на лохань с бельем.
— Дерябиных. Платят хорошо, не обижают, слава богу.
— Больше не брать, — повелительно сказал Егор. — Я в мастерских буду работать. Проживем…
И вот он возвращается домой безработным. Здоровый, сильный, работящий, понимающий толк в слесарной и котельной премудрости, но с завтрашнего дня вынужденный сидеть дома, обрекая семью на новые лишения и нужду. Скрипнув зубами от ярости и бессильной ненависти, Егор поднялся с дедовского камня и побрел к дому.
Дверь открыла Ганнушка, держа на руках Андрюшку. Егор не прятал от нее глаза, и Ганнушка поняла по их выражению, что случилось несчастье.
Мать, по заведенному обычаю, взяла из рук Егора сумку, в которой он брал с собой еду.
— Завтра пироги тебе с рыбой положу, хочешь? — спросила она.
Пироги эти были испечены еще вчера, ко дню рождения Андрюшки, которому исполнился год.