— Чего глаза пялишь? — услыхал Егор за спиной сердитый окрик. — Парохода не видал, что ли?..
На пороге конторки стоял Василий Тихонович Дерябин в распахнутой хорьковой шубе, в собольей шапке.
— Матрос? — поинтересовался Дерябин.
— Нет, плавать не приходилось, — ответил Егор.
— Жаль. Мне матросы необходимы, — сказал Василий Тихонович, прикрывая дверь.
Егор придержал дверь и шагнул через порог.
— Я всю жизнь на кораблях вожусь, ремонтировал, собирал. Велика ли премудрость матросом-то, палубу драить. Давай бери.
В полусумраке конторки, наполненной сизым дымом от чугунного камелька, за столом, заваленным бумагами, заставленным водочными бутылками, сидел капитан Изместьев, отец штурмана Изместьева. Лицо старика опухло, поросло седой щетиной, глаза налились кровью и были мутны от трудного похмелья.
— Как решит капитан, — пожал плечами Дерябин, кивнув головой в сторону Изместьева.
Желание получить работу было настолько неудержимым, что Егор решил не уходить отсюда, пока не добьется своего.
— Садись, — грубовато пригласил Дерябин. — Я, брат, человек простой. У меня все без форсу. Сам был рабочим, знаю, что почем… Обмоем это дело.
И налил Егору водку в железную кружку. Чтобы не обижать хозяина, Егор отпил половину, потянулся к нарезанной на листе газеты колбасе. Поднес кружок ко рту, вспомнил, что дома у него сидят голодные, и, не найдя в себе силы съесть этот кусочек, положил его обратно.
Узнав, что Егор внук Прохора, Дерябин сначала нахмурился, потом расшумелся:
— Мы с твоим дедом, считай, всю жизнь бок о бок прожили. И вот я человеком стал, а он, прости господи, варнаком, хунхузом форменным. На законную власть руку поднял. Вот и лежит теперича на дне морском в родительский день помянуть негде. От меня люди кормятся, государству прибыток, а от Прошки — одни бунты да детки каторжные и безработные.
Егор побагровел, поднялся, сжал железные свои кулаки.
— Ну ты не шибко-то дури, — боязливо попятясь, урезонивал Егора Дерябин. — Узнаю Прохорову кровь. Черт с тобой, я не злопамятен. Беру. Завтра выходи.
Дерябин допил остатки вина, пожевал хлебную корочку и собрался уходить. Застегивая шубу, он поглядывал в окно на свой пароход. Несколько лет назад Семенов выторговал по дешевке конфискованную портовыми властями хищническую иностранную шхуну, назвал ее «Призом» и послал на сахалинские капустные промысла. Дерябин с тех пор не находил себе места от зависти: ему тоже захотелось иметь собственное судно. Но туговато было с деньгами. Незадолго до русско-японской войны Дерябин устремил свои взоры на Камчатку. Василий Тихонович послал туда своего сына, ворочавшего теперь всеми делами отца. Пока тот ездил по камчатскому побережью, Дерябин, уже имевший свободный капиталец, приторговал у судовладельца Шевелева один из его пароходов и совершил купчую. Теперь и он мог тщеславно считать себя ровней с купцом Семеновым.