Пользуясь относительным улучшением самочувствия, покинул боевые порядки, чтобы оценить положение дел в госпитале и тылу. Не иначе, браслет помог: слабость ушла, слух более-менее восстановился. Руководство обороной оставил на Белова, для чего, отчаявшись в силе простых слов, привел юношу в разум магическим макаром. Ничего предосудительного, просто вновь применил тот же трюк из арсенала Ральфа, которым ранее уже подчинял строптивца. Один раз отряд чуть не погубил, а второй раз наступать на грабли не в моих правилах.
По спине текло в три ручья. Поминутно промакивая соленый пот на лбу рукавом камзола, вошел в главный зал трактира, на удивление мало пострадавший от штурма. А шума-то было, показушники! Убитых сквернавских офицеров и охранников из бывшего публичного дома уже вынесли, теперь на столах и скамейках с относительным удобством разместились наши раненые и… несколько непонятных молодых людей в кровавых повязках. Враги, добить которых не поднялась рука? За столами, что из обеденных в одночасье стали перевязочными, хлопотали доктор Немчинов, Имира, Харитон и господин Кауфман собственной персоной. Мужчина не терял времени даром – разжился парой пистолетов и пристроился подальше от передовой. Но как бы при деле, пускай его. Купчина порывался мне что-то сказать, но проницательно ограничился полупоклоном и доброжелательной улыбкой.
Глаза зацепились за характерный сверток алого шелка, лежащий в дальнем углу помещения на отдельном столе. Вслед за пониманием, чье это тело, мной овладела минутная оторопь. Скольких людей я сегодня лишил жизни собственноручно, скольких обрек на смерть своими приказами, а вот только сейчас, вновь глядя на останки княжны, задумался о страшной, непоправимой трагедии, которой является смерть любого человека.
Что ж так тяжко мне? И на душе паскудно, знобит и крутит. Хорошо, хоть живот притих. Не откат ли после адреналинового шторма настиг? И точно, гамион на шее разрядился и тянул энергию. Сколько же он летящих в меня пуль сегодня отклонил?
В следующую секунду изнутри пришло ободрение, запястье онемело от потока силы, что вливался в мое измученное тело из Слезы Асеня. Логично, ведь бой не окончен, а я ощутимо устал физически. Но не духовно. Снизошло озарение, почему насквозь гражданский человек слишком спокойно реагировал на гибель стольких людей. Я смотрел в глаза умирающему солдату Грыма и чувствовал, что так и должно быть! А думал почему-то о том, что розовая пена – признак пробитого легкого. И на берегу ручья меня тошнило не от мысли о смерти как ужасной трагедии, не от страха, а лишь от мерзких видов, к которым просто-напросто еще не привык. Откуда у человека, выдернутого из мирной жизни, такой образ мыслей? Явно не Ральф поработал с моей психикой, тот больше по мертвым каменюкам спец.