– Хватит, нельзя много брать! – оборвал мою медитацию Буян, отняв мои конечности от прохладной шершавой коры. Пока я радовался жизни, напитываясь жизненными силами мощного и мудрого дерева, мой товарищ закончил обработку раны и заклеил ее пластырем.
– Идти нам надо. Молчун их недолго задержит. – Буян вытер и поместил в ножны «свинорез» приличных размеров. Это им он пулю из меня доставал?
Несмотря на пережитое единение с деревом, ноги в коленях вдруг потеряли силу, а тело одолел озноб – то ли от приличной кровопотери, то ли от вида испачканных моей собственной кровью орудий убийства. Все ж права та медсестричка, слабый мы народ, мужики, плохо вид крови переносим. Собственной. Потому как месячные нам с ней никогда грешить не мешали.
Вновь не туда помчали скакуны моих мыслей шальных. Вон Буяну строго параллельно, что своя кровь, что чужая, которой его суконный кафтан заляпан сверх меры. Нож в руках держал, как профи, и выражение лица при том сохранял невинное: мол, людей, бывает, им режу, но хлебушек чаще. Пули иногда из попаданцев достаю. Работа у меня такая, ваше благородие.
Первым делом, как добрался до ранца, я напился воды. Осушил свою флягу до дна – и ведь не хватило. Тоскливо стрельнул взглядом на Буянову емкость, но сами знаете, чем просить и унижаться… Кроме того, неизвестно, сколько нам еще идти и встретится ли нам источник воды.
Я достал из ранца чистую рубаху и, превозмогая себя, оделся. Окровавленную рубаху скомкал и было собрался сунуть под куст, да наткнулся на неодобрительный взгляд Буяна – как ни прячь, а получится знак для погони. И сунул мокрый комок на самое дно, стараясь избежать его контакта с продуктами, аптечкой и запасными бриджами.
Чтобы согреться, развернул скатку одеяла из шерстяной ткани тонкой работы. Благодаря заранее сделанному отверстию с обметанными краями, оказалось возможным надеть его как пончо. Даже не подпоясанный ощутил, как плечи, а затем остальное тело постепенно укутало ласковое доброе тепло. Одеяло порадовало и разумным зеленовато-серым цветом – маскировочным и немарким. Чем больше я вступал в нежданное, но весьма богатое наследство, тем сильнее уважал бывшего владельца.
Сдвинув в сторону пенал с письменными принадлежностями, блок чистых прошитых листов для записей, пробитый пулей точно посредине, запустил здоровую руку в распотрошенный грубыми клешнями Буяна бумажный пакет-аптечку. На свет извлек сушеный листик не больше лаврового, оторвал половину и бросил в рот. Вторую бережно и аккуратно положил обратно. Возникло стойкое ощущение, будто в тот момент кто-то другой руководил моими действиями.