– Пошли, госпожа ждет, – настойчиво предложил мне Буян.
Вот те раз. С каких пор солдаты с непонятными повязками младшим офицерам указывать стали? Чем дальше, тем больше в этом уравнении неизвестных появляется. То Молчун, то «госпожа», следующим кто будет? Захотелось поинтересоваться, не водит ли он совершенно случайно знакомство с неким Арагорном Московским? Есть к тому дельце, что не терпит никаких отлагательств. Пускай бы свел лучше с ним.
– Благодарю за службу, молодцы! – похвалил часовых, не столько искренне желая их поддержать, сколько чтобы исполнить хоть что-то осмысленное в навязанной мне роли командира.
Узкая тропинка от «кочки к кочке» привела нас на небольшой островок, окруженный стоячей водой и мертвым лесом. Здесь я очутился в неумелой импровизации на тему полевого лазарета. Полтора десятка людей сгрудились в небольшом пространстве, олицетворяя старую истину: «Где солдаты, там бардак». Кто-то бесцельно сидел в полнейшем ступоре, кто-то стоял с тем же эффектом, кто-то пытался перетянуть свои собственные или раны товарища какими-то жалкими тряпицами, кто-то плакал, кто-то стонал, кто-то молился, кто-то безадресно бранился. На первый взгляд все чем-то заняты, на второй – форменный бардак под соусом из безнадеги.
Оружие и экипировка хаотично лежали на земле. Хоть с честью из боя вышли, не побросали. Еще радовало, что плачущие беззвучно размазывали слезы, сквернословы ругались вполсилы. Очевидно, сознавали опасность своего обнаружения.
– Офицер на плацу! – тихо и зло выплюнул Буян. Царившая в лагере пораженческая атмосфера на него тоже действовала удручающе. Бойцы подобрали оружие и медленно встали в полукруглое подобие строя.
С тем мы и приблизились к отдельно расположившейся группе из двух солдат и закутанного в потрепанное солдатское одеяло тела. По фигуре и контексту угадывалось, что лежит женщина. По закрытому тканью лицу, проступившим пятнам крови и скорбящим позам двоих, единственных, кто позволил себе не вставать по команде Буяна, стало понятно, что покойная.
– Выходит, не успели мы, госпожа… – выдохнул Буян.
Ситуация до боли понятная. Самого ножом по сердцу резануло так, что глаза остались сухими просто чудом.
– Не вставай, браток, да что же ты! – бросился я к усатому пожилому солдату, который, превозмогая себя, пытался подняться, опираясь на толстую суковатую палку. Дядька с неглубокой, но страшной рубленой раной бедра шарахнулся от меня как от изверга. А люди меж тем стояли плотно и робко тянули ко мне руки, стремясь удостовериться, что я не морок, что глаза их не обманывают. Чтобы ненароком никого не задеть – на некоторых, без преувеличения, не осталось живого места! – пришлось изобразить трюковой номер эквилибриста. Вышло хреново – чуть было не грохнулся на задницу. Что ж такое?!