«Зачем я так круто взял, став вторым падишахом Афганистана? — думал Хабибулла, прислонившись к сырой стене и чувствуя, как она вытягивает из него последнее тепло. — В итоге это озлобило всех, в том числе и тех, кто еще в январе готов был целовать полы моего халата».
Что же это были за деяния? Перво-наперво, Сын Водоноса упразднил все награды предшественников, сделав ненужными дорогие побрякушки, которые носили на своих европейских мундирах чопорные министры центрального правительства и чванливые провинциальные князьки и племенные вожди, в том числе и будоражащий сейчас его память орден Хедмат. Хотел ввести свои регалии, да не успел. Простил беднякам недоимки, за что поначалу снискал широкую народную любовь, но вследствие этого шага уже через несколько дней недовольные управляющие государственных и хозяева частных мастерских, магазинов и лавок в знак протеста позакрывали их. Экономическое положение в стране в течение первого месяца его правления стало таковым, что все налоги пришлось возвращать и взимать по-новому, с особой жестокостью, что, в свою очередь, привело к массовому возмущению в среде простолюдинов. Восстали крестьяне в некоторых провинциях, на сопротивление поднялись целые пуштунские племена, категорически отказавшись присягать «немытому таджику» и «безбожнику» на падишахском престоле.
И это несмотря на то, что он, Бача-и Сакао, сделал многое, чтобы ублажить душу правоверного мусульманина, — отменил всеобщую воинскую повинность, запретил ношение европейского военного обмундирования и партикулярного платья, упразднил министерства образования и юстиции и снова ввел практику шариатских судов. Женщины обязаны были вновь обрядиться в паранджу и обязательно появляться в ней в присутственных местах.
Кроме территорий, населенных этническими таджиками, лояльность Хабибулле высказали только три «чужеродные» провинции и город Герат, поэтому поддерживать его к осени было особо некому. Англичане давили на противников Бача-и Сакао, в первую очередь на генерала Надир-хана, требуя, чтобы тот сдержал данное им слово, проявил решимость и избавился от человека, который тормозит прогресс в развитии страны и тянет его назад в дикое восточное Средневековье. А в северную столицу Афганистана Мазари-Шариф, в окрестностях которой компактно проживали узбеки и были расквартированы многие басмаческие банды, совершающие набеги на территорию Советского Туркестана, вошла конница красного комкора Виталия Примакова и вытеснила из нее отряды сторонников Сына Водоноса. Правда, ненадолго. До того самого момента, пока мог сопротивляться свергнутый Хабибуллой первый падишах Афганистана. После этого удерживать город, который сталинские соколы, стоящие на службе у Амануллы-хана с того самого поворотного для Бача-и Сакао 1924 года, превратили в груду руин, смысла не было. Кавалерийский корпус Примакова, выступавшего в этом своем «сольном спектакле» по организации «мировой революции» под именем Рагиб-бея, отступил, но это не могло уже спасти нового афганского правителя от неминуемого краха.