Здесь же, в курилке, сбивались в стайки молоденькие студентки, дымившие, как паровозы. По весне они писали свои дипломные и курсовые работы. Юношей-сокурсников рядом с ними не было. Первые теплые деньки влекли парней в учреждения совсем иного рода, где подавали пиво или что-нибудь покрепче. Сам знаю, поскольку после школы первые два года проучился в гражданском вузе, а потом через военкомат перевелся в военное училище. Лихорадочная научная деятельность у этих оболтусов начиналась, как правило, с тяжким протрезвлением за несколько дней до защиты, и тогда они брали штурмом библиотеки, и на это время храмы мысли благодаря их полупьяному галдежу-балдежу больше напоминали те же пивные.
Но сейчас здесь царила божья благодать, располагающая к глубоким раздумьям. Девицы в курилках пялились на мою тельняшку, выглядывающую из-за отворота, весело прыскали и строили мне глазки. Но я был непреклонен, поскольку пришел сюда не в поисках романтических похождений, а за знаниями. Во всяком случае, так я себя настраивал через силу, хотя соблазн поддаться чарам этих «розанчиков» был велик. Кое-что из того, что я познал в тиши читального зала, признаться, меня ошеломило. Например, то, что пуштуны, которые вот уже без малого двенадцать веков никаких книг, кроме Корана, в руках не держали, на самом деле являются потомками древних евреев, и библейский Ветхий Завет определяет их этническое происхождение, как одно из десяти потерянных колен Израилевых.
Подивившись немало этому обстоятельству, я тем не менее не придал ему тогда особого значения, так как даже предположить не мог, что буквально через месяц оно мне поможет в поисках развязки одной приключившейся со мной истории, с грифом особой государственной важности и почти детективной.
* * *
Руководя оперативно-агентурной группой, я был в большей степени не воином, а проповедником. Мне приходилось вступать в контакты с местным населением, наводить мосты взаимопонимания с вождями племен, быть в курсе всех принятых ими решений от обычной кишлачной шуры[1] до лойя-джирги[2] пуштунских предводителей, если та созывалась на «территории ответственности» моей ОАГ.
Связи центральных чиновников с «суверенными» пуштунскими князьками по-прежнему не давали покоя нашему командованию, и все это в конечном итоге обрушивалось на мою голову. Родина всего за год службы высоко оценила мои заслуги, но не проходило и недели, чтобы вышестоящее начальство не вызывало меня «на ковер» и не грозило сорвать погоны, орден и медаль перед строем, если я в ближайшее время не представлю результаты работы.