Латынин понял, что афганцы следом не пойдут. Погоня прекратилась. Остаток пути преодолели более размеренным шагом и без особых происшествий. Кроме одного.
Пока ответственный за сохранность резервной рации Керкибаев дрыгал ногами над пропастью, его держали за руки двое человек. А Латынин, склонившись над полукилометровой бездной, в которой булькала безымянная горная речушка, грязно ругался:
— Чурка! Ничего нельзя доверить. На минуту нельзя оставить без присмотра, обязательно в какую-нибудь выгребную яму угодят. Да скажите вы этому ишаку, чтобы ящик вниз сбросил. Керкибаев, бросай вниз рацию, тебе говорят!
Через мгновение единственный источник связи, по которому можно было выйти в эфир, с грохотом полетел вниз, а извлеченный из пустоты Керкибаев лежал на выступе и громко охал.
— Ну, как же так, Керкибаев? — укорил его старший лейтенант. — Под ноги же себе смотреть надо. Тоже мне, житель горного аула.
— В Туркмении, товарища командира, гор мала-мала, — ответил ему пришедший в себя ефрейтор. — Песок многа. Пустыня Каракума. Впадина Сарыкамыша. А гор совсем мала-мала.
Со стороны, возможно, все выглядело смешно, если бы не было так печально. Недотепа Керкибаев, для него это был только второй рейд, не только сам чуть не грохнулся в пропасть, но и едва не утащил за собой всех, кто был связан с ним одной страховочной веревкой, в том числе и тех, кто с трудом протаскивал по смертельно опасному и такому узкому выступу обезноженного Калиновского.
…«А все-таки хорошо, что ефрейтор Ищук настоял на том, чтобы взять разбитую рацию, — думал теперь, притулившись к большому валуну, Латынин, при этом безучастно рассматривая распятие, которое в спешке так и не отдал Калине. — Так хоть какой-то остается шанс выбраться отсюда». Внизу, у мазара Рахманкулло, сновали тени. Они становились все отчетливее, и их число, кажется, постоянно увеличивалось. Приближался рассвет. «Вот тогда, при первых лучах солнца, они ринутся на нас и разберутся с нами по-свойски», — рассуждал старлей.
Разведчики между тем располагались на отдых. Раненого Калиновского заботливо уложили между камней, укрыли. Он был в сознании, но от боли, притупившей его нервную систему, практически ни на что не реагировал, на вопросы не отвечал, а просто смотрел, как будто в пустоту.
— Разговаривать вполголоса можно, товарищ командир? — поинтересовался балагур Шмагин, у которого язык за зубами и секунды не мог продержаться. За это его и наградили сослуживцы кличкой Теркин.
— Нас все равно здесь ждут. До рассвета на штурм, насколько мы знаем эту публику, они не пойдут, поэтому можете разговаривать и даже смеяться, — разрешил Латынин и по-театральному в сторону, чтобы никто не слышал, добавил: — Может быть, смеемся в последний раз. Утром нас порешат, вечером застрелится полковник Корчагин. А какая славная компания была. Теперь вся надежда на Ищука.