Старлей собирался передать командование Спицыну, которому перед началом рейда подробно объяснил по карте обратный маршрут. На всякий случай. Но Калиновский, самый старший по возрасту в группе, видимо, понял, что собирается сделать командир, и остановил его.
— Не надо, Саша, — сказал он. — Со мной вам далеко не уйти. Если даже ты останешься прикрывать. Ты ни в чем не будешь виноват. Во всяком случае, передо мной. Я мог еще пятнадцать лет тому назад уйти на гражданку и жить спокойно, возделывая в Новом Миргороде свой садик-огородик. Но я, как и ты, сделал свой выбор в пользу этой работы. И сегодня пришел не твой — мой час принять эту ответственность за ребят. Оставьте мне несколько рожков, две гранаты у меня есть.
— Пожалуйста, товарищ прапорщик, — ефрейтор Серко протянул ему два «АК-47» со снаряженными магазинами в подсумках, которые в схватке у погашенного костра прихватил у убитых душманов.
— Так ты что, — спросил ефрейтора Латынин, — все это железо на себе волок? Да еще и Калиновского в придачу?
— Да это я, командир, машинально взял, — ответил Серко. — Деревенская привычка ничего не оставлять, что может пригодиться в хозяйстве.
— Ну, ты куркуль, Серко! — Латынин укоризненно покачал головой.
— Молодец, солдат! — похвалил ефрейтора Калиновский. — В хозяйстве все пригодится. А теперь все уходите. Саша, — обратился прапорщик к старлею, снимая с груди нательный крестик. — Увидишь моих, передай дочери. Он ее будет хранить.
— Ты что, Калина? — Латынин попытался хоть как-то смягчить трагизм ситуации, которую изменить было невозможно, с раненым на руках группа бы далеко не ушла. — Ты же — коммунист.
— Одно другому не мешает, — простонал Калиновский (боль в простреленном колене сделалась просто невыносимой). — Иисус Христос, говорят, был первым коммунистом, — и, немного помолчав, приказным тоном сказал: — Все, уходите.
— Нет, Калина, — сказал Латынин, как отрезал. — Ты же знаешь, что и мы своих в беде не бросаем и на растерзание не отдаем. Я не останусь, но и ты здесь не останешься тоже. Спицын веди группу вперед. Я догоню. Замыкающие, ко мне, быстро минировать проход.
Луна очень хорошо освещала крутой подъем, по которому уходили от преследования четырнадцать человек, неся на руках раненого и волоча пленного духа. Латынин бежал позади замыкающих, вслушиваясь в оставшуюся позади предательскую темноту. Гул людских голосов казался теперь далеким. Минут через пять после того, как движение было продолжено, раздался взрыв, отразивщийся в ночном воздухе предсмертными воплями духов. В ответ, как казалось, заговорили сотни стволов, и так продолжалось еще минут пятнадцать. Беспорядочная стрельба сопровождалась криками отчаяния и ярости. Потом все стихло.