Любава замолчала, прижавшись лбом к моим щиколоткам. Ноготок шевельнулся в дверном проёме.
-- Ноготок, где наши?
-- Там. У Светаны.
-- А ты чего не пошёл?
-- Так я сегодня мазью намазался. Ты ж сам говорил - сразу нельзя, а то - сотрётся и толку не будет.
-- А остальные с усадьбы все там побывали?
-- Ну, тебя не было, Аким не ходил - лежит, Потаня - сидит. Остальные вроде все там... отметились .
Круто. Из двадцати двух - восемнадцать. Профессионалки в полтинничном заведении в "Яме" Куприна пропускали через себя до тридцати клиентов в день. Но это не вдруг. А вот так, без подготовки-тренировки... Да и телосложение у Светаны не слишком крепкое. Могут и до смерти... залюбить. Ну и чего делать? "Даже бессмертные боги не могут сделать бывшее - не бывшим". И кто ж это такое мудрое сказал? Платон с Аристотелем? Прошлое не изменить - попробуем сделать хоть ближайшее будущее... не таким мерзким.
Крайняя изба во дворе светилась оконцами и звучала радостными и хмельными мужскими голосами. Вот туда я и направился вместе с Любавой. Хотел оставить её у себя в покоях- у малолетней рабыни потекли слезы и она снова "пала на лицо свое". Пришлось позволить следовать за собой.
В палисадничке кто-то старательно блевал. Воспитанный человек - с дорожки отошел. С крыльца доносился звук мощной струи. Молодой здесь народ, здоровый. "Раньше струя была - гравий переворачивала. А к старости ослаб - вот уже и снег не тает". У этого - "переворачивает". Журчание сменилось треском ломающегося дерева и матами упавшего мужика. Красивые Потан перильца сделал. Но - слабоватые. Мужика не держат. В сенях стоял храп. Мощный храп, периодически прерываемый спорадическим бессмысленным лопотанием. Мужики, похоже, не только Пoтановский запас бражки приговорили, но с собой принесли.
В избе было светло. Первый раз в этом мире вижу хорошо освещённое искусственным светом помещение. Кроме двух лучин в светцах, по разным углам горело еще штук шесть свечей. Сальная свеча не только светит, но еще коптит и воняет. Причём первое она делает хуже всего. Слева, в красном углу за столом десяток мужиков продолжали употреблять бражку, справа на расстеленной на полу мешковине - Светану. Доска в красном углу еще была, но уже ни икон, ни рушничка. На Светане еще была рубаха, но только на шее, лице и на вытянутых за голову руках.
Любава за спиной чуть слышно заскулила.
-- О! Вот и боярыч пришёл. Он у нас знаешь какой! Он с бабами такие шутки делает... Ты не смотри, что он маленький. Знаешь как он Марьяшку...