охранниками, которые вели себя так, словно никогда не видели меня прежде, хотя в последние десять лет мы встречались по меньшей мере два-три раза в неделю.
Я стоял там еще минут десять, пока охранник постарше заканчивал оформлять документы. Более молодой откровенно игнорировал меня. Никто больше не вошел и никто не вышел. Десять минут, нас трое, и ни одного произнесенного слова. Ручка скрежетала по листу бумаги, заполняя три экземпляра. Мясистая рука охранника оставила влажное пятно на столе. Даже макушка его головы выглядела скучной. Мне хотелось сесть, но на стульях были толстые кожаные ремни с пятнами пота и крови, и я отошел подальше.
– Собираешься куда-то? – с кривой ухмылкой спросил охранник постарше. Я покачал головой. – Расслабьтесь, адвокат. Время – это то, чего у вас в избытке. – Зачтем он снова вернулся к своей работе, а молодой сидел на краю стола и чистил ногти.
Я рассматривал стены и пол, стараясь не смотреть на дверь, ведущую в комнаты для собеседования, через которую проходил тысячу раз. На сей раз они повели меня через другую дверь, в общее отделение, и пока я стоял там, то почувствовал правоту охранника. Время было единственной вещью, которая у меня оставалась, и в этом заключалась действительность. Я находился в тюрьме, был обвиняемым, на себе ощутил, что такое, когда «страх потеет». Комната деформировалась, у меня засосало под ложечкой, и я с трудом поборол внезапно нахлынувшую тошноту.
Я был в тюрьме. Мне предстояло идти на судебный процесс.
Наконец старший охранник закончил оформлять документы и поднял взгляд. Его глаза неожиданно заморгали, и я понял, что он узнал меня, но не подал виду. Все это он уже наблюдал прежде. Слишком много раз.
– Четвертый отсек, – сказал он, указывая молодому охраннику, куда тот должен меня отвести.
Я последовал за охранником в мир, где ничто не воспринималось как реальность. У меня забрали часы, но я чувствовал, что уже поздно.
Я потерял счет поворотам, впуская в свое сознание только звуки и запахи: начищенные ботинки охранника скрипели на бетонном полу, шлепали изношенные сандалии, скрежетал металл. Звуки отдаленного спора резко оборвались. Пахло антисептическими средствами, рвотными массами и скученностью.
Мы передвигались в глубь данного учреждения, спустились на лифте, прошли еще один коридор, отдаляясь от последнего намека на свежий воздух. Я шел за спиной охранника, и он вел меня все дальше. Однажды он глянул на меня и что-то спросил, но мне нечего было ответить; мои мысли истекали кровью, разрушенные. Уклоняясь от тупиковых углов и темных углублений, я слышал запах своего страха и завидовал высокомерию охранника. В той длинной прогулке он был богом, и я боялся, как бы он не оставил меня одного в этом месте.