– Похороните своего старика, Ворк, и мы рады будем пригласить вас на ужин. Я хорошо знал твою мать, храни Бог ее душу, и с удовольствием расскажу тебе о ее счастливых временах. И последнее – не теряй бдительности с Барбарой. Она сука по природе; а не по необходимости. Так что не терзай себя.
Он подмигнул мне, и его губы с зажатой сигарой растянулись в улыбке. Я поблагодарил его, не зная, что еще сказать; потом закрыл за ним дверь и сел на его место, еще хранившее тепло его узких бедер. Я потягивал бурбон со льдом, думал о своей жизни, и мне было жаль, что старик ошибался по поводу всего, что говорил.
Наконец мой стакан опустел, что я еще был в состоянии зафиксировать. Мои часы показывали почти пять, и, поднимаясь, я вдруг вспомнил детектива Миллз. Я не позвонил ей, и на миг меня это озаботило. Все, чего я хотел, так это напиться. Я прошел через кухню, не проронив ни слова, и если это обидело находящихся там людей, то это очень плохо. Мне уже было достаточно. Поэтому я возвратился в свою сырую клетку, чтобы наблюдать за тем, как ползут тени, и пить свой теплый бурбон.
Я пребывал достаточно долго в этом ужасном месте, пока не потускнел в глазах свет и не стали наклоняться стены. Будучи пьян, я никогда не сердился, не становился слезливым и не плел невесть что. Мой пиджак попал в ящик с ножницами для стрижки газонов, а галстук закрученным концом был подвешен на гвоздь в стене, вся остальная одежда оставалась на мне, что создавало определенные трудности. Я хотел встряхнуться, потешить свое самодовольство, покатав шар, и в какой-то момент сумасшествия представил себя шагающим по дому совершенно голым. Я поболтал бы с друзьями жены и позволил бы им притворяться во время следующего их бестолкового сбора по поводу общественного события, которого бы уже никогда не произошло. Каждый из них смог бы посмотреть мне в глаза во время коктейля или ужина на следующей неделе, расспросить со всей серьезностью» как идут мои дела, а затем сообщить мне, как прекрасно прошли похороны.
Мне хотелось смеяться и кого-нибудь убить.
Но я не сделал ни того, ни другого. Я возвратился в зал, смешался с остальными и о чем-то говорил. Я не устроил представления с раздеванием, а если бы и выбросил какой-нибудь фокус, то никто не сказал бы мне ни слова по этому поводу. В конце концов я уехали, сидя в своем автомобиле с опущенными стеклами и фиолетовым освещением, благодарил Бога только за одно – за то, что я, пьяный как черт, в водовороте лиц и ничего не значащих слов не озвучил ни одной провокационной мысли из тех, что так часто посещали меня. И глядя в зеркало, я дал слово, по крайней мере самому себе, что узнаю, кто убил моего отца.