– Это неправда, – возразил я. – Я напоминаю ей о счастливых временах. Джин нуждается во мне. Я – ее прошлое. Ее семья, черт возьми.
– Джин не видит тебя, и тогда к ней приходит счастье. Как только она видит тебя, то вспоминает все дерьмо, которое лилось в той груде кирпичей, где вы росли. Годы она провела, задыхаясь от ерунды, которую нес ваш отец. – Алекс ступила ближе. От нее пахнуло потом и сигаретами. Я снова попятился, ненавидя себя за это. Она понизила голос: – Женщины ничего не стоят. Женщины слабы.
У меня перехватило горло. Это был голос Эзры. Она повторяла его слова.
– Трахаться и сосать, – продолжала она. – Не это ли он говорил? А? «Кроме как вести домашнее хозяйство, женщины хороши для двух вещей». Как ты думаешь, что чувствовала Джин? Ей было десять, когда она впервые услышала эти его слова. Десять лет, Ворк. Дитя.
Я не мог ответить. Эзра сказал так только однажды, насколько я знаю, но одного раза было достаточно. Это не те слова, которые ребенок легко забывает.
– Ты согласен с ним, Ворк? Ты – сын своего папы? – Она сделала паузу и наклонилась ко мне. – Ваш отец был ублюдком-женоненавистником. Ты напоминаешь Джин об этом и о вашей матери, о том, как та к этому относилась и как поступала, и что Джейн должна была делать так же.
– Джин любила нашу мать, – выпалил я, не теряя хладнокровия. – Не пытайся создавать бурю вокруг этого. – Мое заявление было неубедительным, я знал.
Я не мог защитить отца и не понимал, зачем вынуждал себя это делать.
Алекс продолжала говорить, выплевывая слова вместе со слюной.
– Ты – камень, привязанный к ее шее, Ворк. Плоский и простой.
– Это твое мнение, – парировал я.
– Нет. – Ее речь стала такой же плоской, как и пристальный взгляд, лишенный всяких сомнений. Я оглядел грязный подъезд, но не нашел ничего утешительного для себя – одни мертвые растения и шаткое крыльцо, сидя на котором, как я представлял, Алекс пичкала мою сестру небылицами и ненавистью.
– Что вы ей рассказываете? – спросил я требовательным тоном.
– Понимаешь, мне не нужно ей ничего рассказывать. Она достаточно сильная, чтобы все понять.
– Я знаю, что она сильная, – сказал я.
– Ты не даешь ей этого почувствовать. Ты жалеешь ее. Делаешь снисхождение.
– Ничего подобного.
– А я так не поступлю, – выплюнула она, как будто я прервал ее. – Я приняла ее такой, какая она есть. Я сделала ее сильной, дала кое-что и не позволю тебе все испоганить.
– Я не отношусь к сестре снисходительно. – Я уже почти кричал. – Я беспокоюсь о ней. Она нуждается во мне.
– Ты нужен ей как дырка в голове. Ты высокомерный, как ваш отец, и она понимает это. Ты думаешь, будто знаешь, что ей нужно! Правда в том, что ты не понимаешь главного о своей сестре, – то» что она собой представляет.