Одинокая, стареющая женщина, воспитание которой, как это часто бывает с обедневшими аристократками, было значительно выше ее сегодняшнего общественного положения, мисс Пауэлл безмерно радовалась всякому знаку внимания.
— Говорит Лонсдейл, — сказал я в трубку, услышав энергичный голос сотрудницы лиги.
— Узнаю, Гордон. Рада тебя слышать? Как дела?
— Спасибо, все хорошо. А ты как, Элизабет?
— Как обычно. Полна оптимизма и положенной по должности энергии, — усмехнувшись, бодро ответила мисс Пауэлл. — Ты о чем-то собираешься меня просить, Гордон?
— Ты попала в самую точку.
— Тогда говори, а то мы скоро закрываем контору...
— Ты не могла бы помочь, — тут я сделал паузу, которая должна была подчеркнуть значительность просьбы, — попасть на дебаты в парламент?
— Только и всего?
— Разве мало?
— Решил стать политиком?
— Ну, знаешь, университет, Африка... Всегда полезно послушать такие вещи из первых уст...
— Когда дебаты?
— Завтра.
— Не вешай трубку, я поговорю по другому телефону. Тут же я услышал, как всемогущая мисс Пауэлл звонит
активному деятелю лиги члену парламента сэру Джоселину Люкасу и любезнейшим голосом просит его устроить пригласительный билет на «скамью выдающихся посетителей» одному «чрезвычайно симпатичному канадцу по фамилии Лонсдейл».
— Гордон ты слышал наш разговор?
— Конечно.
— Сэр Джоселин говорит, что билет у тебя в кармане...
— Спасибо, Элизабет.
Сэр Джоселин не подвел лигу: я назвал его имя одному из монументальных «бобби», дежуривших у входа в парламент. Тот вошел в здание и скоро появился с молодым энергичным джентльменом.
— Я секретарь сэра Джоселина, — заученно улыбаясь, произнес джентльмен. — Вот ваш пригласительный билет. Я провожу вас... — он протянул кусочек белого картона.
Энергичный молодой человек не без торжественности провел меня на галерею палаты общин и усадил в одну из лож. Я осмотрелся. Я впервые попал в парламент и был поражен размерами зала, где заседал высший законодательный орган Великобритании. Зал оказался крохотным и даже по-своему уютным. Может быть, потому, что хранил на себе всегда для нас трогательную печать старины, может, просто был так спроектирован. При желании можно было свободно переговариваться с любым членом парламента — расстояние между противоположными сторонами составляло всего лишь несколько метров. Это было похоже скорее на студенческую аудиторию, нежели на торжественно-официальное помещение. Но оно и не предназначалось ни для каких церемоний.
Тут говорили. Обсуждали. Спорили, утверждая и укрепляя тот строй, которому верно служили господа в черных сюртуках, заполнившие крохотный зал.